— Твоя девушка? — спросил Генрих, придирчиво оглядывая Машу.
Закончив осмотр, он довольно хмыкнул:
— Эх, будь я помоложе лет на пятьдесят, отбил бы ее у тебя!
Поздним вечером, когда Штихель уже похрапывал на лежанке, я взял Машину руку. Я был уверен, что так она скажет мне правду, а если нет, то я успею поймать токи лжи и дрожь ее смятения.
— Маша, кто ты?
Она молчала, опустив ресницы.
— Маша, я жду ответа… Как ты оказалась в «Чингисхане», почему не уехала? Где перстень, в конце концов?
Маша мягко освободилась, расплела волосы и вынула из прически перстень на длинном тонком шнурке. Словно, посвящая меня в рыцари, она одела его на мою шею.
Потом сняла с шеи серебряный амулет и протянула мне. По ободу кельтского креста был выбит едва приметный шифр, похожий на офицерский номер.
— Помнишь, мы попали в ловушку Лисиц Чингисхана? Помнишь, как отреагировал Барри, когда я сняла куртку? Ты даже приревновал тогда… и зря. Он пялился вовсе не на меня, а на этот крест. «Лисицы» тесно связаны с ближневосточной разведкой, и им известен этот знак.
— Расскажи все…
— Помнишь, я говорила, что сбежала от своих «приемных», бродяжничала, но так и не смогла научиться воровать? Однажды ко мне подошла красивая светловолосая женщина, долго разговаривала со мной, после этого я попала в странную школу, почти монастырь. Нас было двенадцать человек. Я была единственной девочкой. Нас растили, как растят детей в большой любящей семье. Для нас пекли настоящий домашний хлеб и одевали в рубахи с обережными вышивками. Мы ели, пили и надевали только выращенное в России. Летом мы жили в летних лагерях у истока Волги, или вблизи Изборска, или у слияния Непрядвы и Дона. Мы учили наизусть былины и песни северных сказителей, мы участвовали в обрядах. Другая часть особой подготовки — это программа элитной разведшколы. Из нас готовили непотопляемых диверсантов, разведчиков-биороботов, «запрограммированных» на любовь к России, на честь и преданность долгу. Мы — «Ангелы Ада», тайное воинское подразделение, самая тайная и законспирированная часть проекта «Китеж». Прости меня, я молчала, чтобы…
— Как вы вышли на Тайбеле?
— Письмо Тайбеле о некоем «сокровище», от которого зависят «судьбы мира», не дошло до Кремля, но на него обратили внимание в особом отделе ГРУ. Одновременно оживилась ближневосточная разведка. Мы едва успели выяснить родственные связи Тайбеле. Я должна была нейтрализовать Маркела в случае его броска в Гурзуф, но нас явно опередили. «Лисицы» раньше нас узнали о перстне. Я почти сразу решила исключить тебя из игры, но судьба распорядилась иначе и я благодарна ей.
— Этот перстень, действительно, так важен?
— Известно лишь одно: этот перстень не только связующий пароль, он — знак времени. Когда перстень вернется в Тибет, начнется новый круг земной истории.
— Разведчики верят в Шамбалу?
— Наши аналитики считают ее «рассеянным городом», но придет время, когда силы Асгарда соберутся воедино и выйдут на битву с силами тьмы.
— Это будет Армагеддон?
Вместо ответа она положила ладонь на мое плечо и заглянула в глаза. Эти мгновенья простой дружеской близости стерли из моей памяти все страдания высеченного мужского самолюбия. Ее ласковая дружба была нужна мне гораздо больше, чем все то, чем я горел с тех пор, как увидел ее впервые.
— Маша, мы должны предупредить Отто Юльевича. Он ничего не знает об истинной сущности этой чертовки Анелии. Она втерлась к нему в доверие и даже больше того…
— Да, ты столкнулся с матерой резидентшей. Но без перстня вести самостоятельную игру она больше не сможет. Она всего лишь женщина, хотя при этом прекрасно подготовленный агент, владеющий гипнозом и умением очаровывать.
— Ты умеешь очаровывать гораздо больше.
Глава 15
Доля ангелов
Зачем во тьму кровосмешений,
К соприкасаньям алых жал
Меня — Эдипа, ты послал
Искать зловещих откровений?
За окнами маяка брезжило раннее утро. Сонно перекликались чайки. Подперев ладонью щеку, Маша читала рукопись Тайбеле.
«…Май 1953 года запомнился мне шалым, будоражащим ветром, и вместе с первым вешним теплом возвращались освобожденные и реабилитированные.
Люди, отсидевшие по десять-пятнадцать лет, встречались повсюду. Коротко остриженные, в старых выношенных ватниках, опустошенные и больные, они с испугом оглядывались вокруг, чувствуя страх перед внезапно открывшейся свободой. Они походили на жителей другой планеты, которым еще только предстоит освоить новые законы выживания.
Я дал несколько представлений в женских колониях ГУЛАГа. Фокусы и иллюзион перемежались с номерами гипноза и угадывания. Принимали очень тепло: женщины, многие еще молодые и привлекательные, были охвачены энтузиазмом и надеждами на близкое освобождение.
В Москву я возвращался на перекладных. Сначала поездом „Воркута—Вологда“, в Вологде я должен был пересесть на скорый до Москвы. Незнакомая женщина боязливо вошла в мое купе. Села у окна, стараясь не смотреть в мою сторону. Через несколько минут я понял, что не могу отвести от нее глаз. Вскоре между нами завязалась обычная дорожная беседа. Незнакомка отвечала сначала скованно, потом все веселее. Оказалось, она видела меня в лагере во время концерта.