Все трое перевели взгляд на Лейна, он ненавидел такие взгляды и свое положение, когда вынужден был решать такие вопросы.
«В этом опять же виноват отец», — поправил он сам себя.
— Возможно, есть и другой способ, — услышал он себя со стороны.
«Хотя, если так на самом деле», — подумал он, то почему он слышит стрекот сверчков в голове?
Он выругался и направился к двери.
— Отлично. Я знаю, кому следует позвонить.
«Учитывая все обстоятельства моей жизни», — подумал Макс, перекидывая ногу со своего Харлея, было удивительно, что его Бог миловал, и у него не было за всю жизнь тюремного срока.
Взглянув на здание окружного суда штата, он удивился сколько этажей оно занимало и задался вопросом, где именно находится в этом комплексе тюрьма. Здание фактически занимало целый квартал. И было очень широким.
По мере того как он подымался наверх по ступенькам и многим уровням, он стал рассматривать себя со стороны, как преступника. Борода, в черной коже и татуировках. Он напоминал человека с плаката, которым пугали детей, путающегося с правовой системой, и, конечно, полицейские с металлоискателями, через которые он был вынужден проходить, подозрительно поглядывали на него.
Он положил свой бумажник, цепочку в черную корзину вместе со своим сотовым телефоном и прошел через сенсорную решетку. На той стороне его проверяли металлоискателем. Дважды.
Ему показалось, что они разочаровались, когда ничего не нашли.
— Я ищу регистрацию тюрьмы? — сказал он.
— Для заключенных? — спросила женщина.
— Да, я хочу увидеться с одним.
«Конечно, ты хочешь увидеться», — сказали ее глаза.
— Поднимайтесь на третий этаж и следуйте по указателям. Они приведут вас в следующее здание.
— Спасибо.
Ему показалось, что она удивилась его вежливости.
— Пожалуйста.
Следуя ее указаниям, он оказался в очереди к стойке регистрации, за которой сидело четыре полицейских, набиравших запросы в компьютерах.
Он бы взглянул на часы, если бы они у него были. Вместо этого он посмотрел на часы, висящие на стене за полицейскими. В таком темпе он скорее не покинет город и до полуночи…
— Макс?
Он повернулся на знакомый голос и кивнул.
— Привет, мужик. Как ты?
Шериф Рэмси дал пять, и Макс поймал себя на мысли, что хотел бы ему рассказать, почему у него появилась борода и тату. Но потом он подумал, что давно уже стал взрослым и не должен ни перед кем отчитываться.
— Ты здесь, чтобы увидеться с Эдвардом? — спросил шериф.
— Я, ах, да, думаю, да.
— Он не очень-то жалует посетителей.
— Я уезжаю. Из города. И хотел бы увидеть его до того, как уеду, знаешь ли?
— Подожди здесь. Посмотрим, что я смогу сделать.
— Спасибо, парень.
Макс прошел по полу с линолеумом и опустился на ряд стоявших пластиковых стульев. Но он не стал расслабляться, просто положил руки на колени и стал рассматривать людей, толпившихся в помещении. Здесь было не так много «белых воротничков».
Да, его отцу с этой бы дерьмовой процедурой здесь не понравилось бы. Хотя Уильям был бы скорее всего оказался бы в федеральной системе, а не в местной. Наверное, более шикарной. Хотя скорее всего нет.
Жаль, что ублюдка убили до того, как на него упал домоклов…
В кои то веки Макс не боролся с натиском ужасных воспоминаний, которые появлялись кратковременно, какими-то зарисовками — поркой, неодобрительным отношением… открытой ненавистью… появляющиеся у него периодически, как самое наихудшее слайд шоу. Он спокойно относился к ним, поэтому и не возвращался в Чарлмонт, и надеялся, что это был последний раз, когда у него в мозгу возникали воспоминания, связанные с отцом.
Находясь в других городах и в другом климате, в других часовых поясах ему было гораздо проще оставить все у себя позади.
Там было проще сделать вид, что ничего не было… никогда.
Краем глаза он заметил, как зашли двое, мать и сын, встав в очередь. Мальчишка казался тощим и долговязым, одни хрящики без костей, типичный шестнадцатилетний подросток. У матери была бесцветная кожа курильщицы и татуировок больше, чем у Макса.
Трудно было сказать, кто пререкался больше друг с другом.
Понятно, честный бой.
Когда ребенок, наконец, к чертовой матери заткнулся, он развернулся, как будто рассматривал возможность побега… и именно тогда увидел Макса.
Боже, Макс понял, что его бунт был слишком похож, на его бунты в этом возрасте, по сумасшедшим глазам парня и виднеющимся синякам. Макс прошел через то же самое. Когда отец бил ремнем хотя бы раз в неделю, просто из-за того, что ты что-то сделал, а чаще из-за того, чтобы попытаться в очередной раз сломить тебя, ты мог сделать только две вещи — или заткнуться или слинять.