Как парню удалось собрать четверть миллиона долларов в кратчайшие сроки, он понятия не имел. Хотя если рассматривать коллекцию ювелирных украшений их матери, которая стоило намного больше и хранилась под стеклом, то все может быть. Может поручитель принял в качестве залога ожерелье или кольцо?
— Все готово.
Произнес Рэмси, стоя за ним, Эдвард с удивлением повернулся к мужчине.
— Боже мой, Рэмси, для такого огромного парня ты очень тихо передвигаешься.
— Годы тщательной подготовки. — Шериф махнул женщине, сидящей за стеклом. — А может у меня талант в этом.
Они смотрели друг на друга.
Эдвард намеревался пошутить. Вместо этого его голос стал хриплым.
— Я обязан тебе своей жизнью. Мне кажется, я никогда не говорил тебе об этом раньше.
— Говорил. Хотя тогда был почти без сознания, но все равно сказал.
— О. Ну, тогда я скажу тебе еще раз. Я обязан тебе своей жизнью.
— Я рад, что ты выходишь.
— Возможно, я вернусь. Это может быть просто отсрочка.
— Нет. Я знаю твоего судью. Она сделает все правильно, как прокурор судебного округа. Мы заботимся о своих.
— Посмотрим. Но трупов больше не будет. Я обещаю тебе это. Зло покинуло нашу семью, поэтому остальные члены могут исцеляться.
— Хорошо. Ты всегда можешь мне позвонить. Семья мисс Авроры — моя семья.
Они обнялись, Эдварду пришлось улыбнуться, потому что у него было такое чувство, будто он пытался обхватить руками дуб.
— Я вернусь к работе, — сказал Рэмси, улыбка застряла на его широком, красивом лице. — Все будет хорошо.
— Хорошо.
Эдвард наблюдал, как мужчина скрылся за другой стальной дверью. А потом за ним тоже закрылась стальная дверь, опускаясь на место, трудно было придумать, что делать дальше. Но сейчас ему всего лишь нужно сесть в машину. Это была цель, верно? И с ней-то он смог бы справиться.
Обернувшись, он похромал по коридору, травмированная нога передвигалась хуже, чем обычно, сказывались все те ночи без сна, а живот заурчал, требуя еды.
Эдварду пришлось поднажать плечом на дверь и со всей силы толкнуть, чтобы она открылась…
На улице в сумраках вечера его поджидал длинный черный «Мерседес». С красивой брюнеткой, опирающейся на дверь водителя, как настоящий босс.
Она была одета в синие джинсы и синюю толстовку Кентуккского университета.
Эдвард вышел и остановился, дверь за ним закрылась.
— Эта толстовка полный отстой.
— Я знаю. Я одевала ее специально для тебя.
Он похромал к ней.
— У меня кровь красная, знаешь ли. Университет Чарлмонта преследовал меня всю дорогу. Я не выношу твою команду.
— Как я уже сказала, я знаю. И я все еще злюсь на тебя, так что это мой пассивно-агрессивный способ сообщить тебе об этом.
Боже, он ненавидел свою хромоту, особенно перед ней. Но, ооо, он почувствовал запах ее духов, который ему очень нравился и охранные огни на углу здания тюрьмы заставляли ее волосы поблескивать.
Эдвард остановился, приблизившись к Саттон.
— Ты заплатила за меня залог? Ты, не так ли?
— Позвонил Лейн, и я не могла отказать твоему брату. Он также рассказал мне обо всем, в том числе и о смерти мисс Авроры, и о том, что ты сделал ради нее. Я имею в виду, это довольно удивительно, что ты был готов пойти на такие жертвы ради своей семьи…
— Я так люблю тебя, — сказал он глухим голосом. — Саттон, я так тебя люблю.
Она быстро моргнула, такого она не ожидала услышать, хотя именно об этом мечтала, хромая он еще сделал несколько шагов и положил ей на плечи свои усталые руки.
— Я больше не могу притворяться, — сказал он ей в волосы. — Не хочу. Есть миллион причин, по которым ты просто можешь сесть в машину и оставить меня прямо здесь и сейчас, и уехать, ни разу не оглянувшись, и больше никогда не вспоминать. Для тебя столько есть прекрасных мест, что ты можешь выбирать с кем быть и где… но я эгоист. И я устал. И к черту мою гордость. Я люблю тебя, и если ты готова меня взять таким, каков я есть, я твой, если ты не хочешь…
Саттон улыбнулась.
— Заткнись, Болдвейн, и поцелуй меня.
Эдвард взял ее лицо в свои ладони и отклонил ее голову немного назад. Прижал свои губы к ее, целуя долго и глубоко, что начал ощущать удушье. Но ему было все равно. Он ждал этого всю свою жизнь, чтобы сказать ей эти слова, которые чувствовал все время, поэтому такая вещь как кислород определенно не имел для него значения и был не столь первостепенным.
Облегчение было огромным. И сразу же между ними возникло возбуждение и теплота где-то внутри.