И по мере того как за ним входили другие, он оглядывался вокруг, всматриваясь в урны, вмонтированные рядами на стенах, надписи на старых медных табличках, отображающие даты жизни и смерти. И для Уильяма Болдвейна было тоже подготовлено место: одно отверстие в линейке ячеек было открыто, путем изъятия квадрата мрамора.
Подойдя туда, Лейн поместил урну в темное пространство и удивился, как точно она вписалась в это небольшое место, крышка только на дюйм не доставала до верха.
Отступив на шаг, он нахмурился, вся чудовищность смерти впервые потрясла его. С тех пор, как он вернулся в Чарлмонт, на него обрушивался один кризис за другим, он не успевал разруливать одну чрезвычайную ситуацию за другой. Весь этот навалившийся хаос и то, что он никогда не чувствовал себя близким к отцу (на самом деле, не любил и не доверял этому человеку) сделали смерть Уильяма едва ли не существенной припиской, в виде подстрочного замечания к чему-то более важному.
И обрушившаяся на него реальность в этот момент, что он никогда больше не увидит этого человека и не почувствует запах табака, и не услышит его уверенные шаги по мраморным полам Истерли, или где-нибудь еще, поразила его настолько… вызвав, нет, не грусть. Он действительно не собирался оплакивать эту потерю, как оплакивают тех, кого любят, и кто нам не безразличен.
Вся эта ситуация напоминала сюрреализм. Непостижимый и невероятный.
Человек с таким большим влиянием на общество, хотя и отрицательное, смог вот так в мгновение ока исчезнуть…
Тяжелые шаги по мраморным ступенькам входа заставили его резко развернуться, он мигая вглядывался в высокую фигуру, появившуюся в солнечном свете, задаваясь вопросом, не обманывают ли его глаза, боясь, что это его отец вернулся из мертвых.
Глубокий голос его брата Максвелла прояснил всю ситуацию:
— Я снова опоздал, да?
И его ленивый, растянутый говор, говорил о том, что парню на самом деле все равно, обиделся ли на него кто-нибудь или нет, таков был Макс. Он создавал о себе впечатление у окружающих, что ему наплевать на все и всех.
И Лейн множество раз видел, что так оно и было. Тем не менее он пришел, не так ли?
— Я только что поставил урну отца, — заметил Лейн, кивнув на ячейку.
«Хотя он не заслуживает находиться здесь. Он не член этой семьи».
Естественно, Макс пришел не в костюме, а в байкерской куртке и джинсах. С бородой и татуировками на шее он определенно выглядел смутьяном, которым на самом деле и был, человеком, не привязанным ни к кому и ни к чему.
И без видимой причины, Лейн вспомнил кое-что, сказанное Эдвардом, когда он выдавал свое признание полиции в Red & Black: «Они пытаются сказать, что у меня был сообщник, но у меня его не было. Я все сделал сам.»
Лейн внимательно прищурился на брата.
— Что? — тут же насупился Макс.
И краем глаза Лейн заметил Джин, которая резко выдохнула и вскинула на него голову, тем самым напомнив, что они не одни, рядом находилась Амелия, кроме того, это было не тем местом, где стоило выяснять отношения, типа «Эй, ты объединился с Эдвардом, чтобы отправить к праотцам нашего дорогого папашу?»
— Поможешь мне поставить это на место? — попросил Лейн, указывая на мраморную плиту, стоявшую в углу.
— Хочешь удостовериться, что он будет замурован?
— Ты готов меня в этом обвинить?
— Ни в коем случае. Я пришел лишь потому, чтобы точно убедиться, что этот ублюдок, действительно превратился в прах.
Вдвоем они подошли к стене, согнулись над мрамором примерно в три на три фута. Лейн попросил Макса помочь, чтобы разрядить как-то обстановку, но оказалось, что ему была просто необходима дополнительная пара рук. Белый шпон был прикреплен к стальной опоре, которая весила убийственную тонну, и они одновременно крякнули, как только подняли ее с пола.
Быстро перебирая ногами к месту, где находилась урна в ячейке, напоминая стаканчик с супом на полке в супермаркете, они подняли плиту и поместили ее на место.
Отойдя Лэйн задался вопросом, правильно ли они поставили ее или…? Или ее нужно закрепить болтами?
— Она не упадет? — спросил Макс.
— Не знаю. Я имею в виду, она тяжелая, как черт. Сзади я не заметил никакой защелки или еще чего-то похожего, не так ли?
— Я особо не смотрел. — Макс осмотрелся вокруг. — Здесь все плиты так установлены? Потому что достаточно будет одного хорошенького землетрясения, и все эти урны разлетятся в разные стороны… и этому месту потребуется самый крутой пылесос.
Первым рассмеялся Лэйн. Потом к нему присоединилась Джин. Дальше Амелия, Лиззи и Самюэль Ти. последовали их примеру, им всем необходимо было снять напряжение, стоя внутри фамильного склепа.
— Это все? — откашлявшись спросила Джин, когда все успокоились.
— Так сюрреалистично. — Лейн обнял Лиззи и прижал ее к себе. — Словно сон.
— Но не кошмарный сон. — Макс покачал головой. — По крайней мере, для меня.
— И для меня тоже, — согласилась Джин. — Ты прикрепишь табличку?
— Не знаю. — Лейн пожал плечами. — Я не очень хочу.
— Давайте оставим как есть. — Макс скрестил руки на груди. — Он уже и так получил намного больше, чем заслужил. Я бы развеял его прах на кукурузном поле причем, прежде чем положить на него навоз…
В дверном проеме появилась еще одна фигура, Лейн заметил ее первым… и тут же узнал посетителя.
Шанталь.
Его вырвавшееся проклятие привлекло внимание всех остальных.
— Ты думал, я не узнаю? — спросила она.
В глубине своего сознания, Лейн услышал слова Гленн Клоуз из «Рокового влечения»: «Меня не стоит сбрасывать со счетов, Дэн».
«Кто, ради Бога, сообщил ей, когда мы собираемся его хоронить?» — Удивлялся он про себя.
Шанталь не вошла внутрь, но запах ее духов ударил в нос своим фальшивым букетом, отчего ему захотелось чихнуть. Ее яркая блузка и белые джинсы были совершенно неуместны для такого случая.
— Ну? — сказала она. — У меня тоже есть право здесь находится, Лэйн.
Она опустила руку на живот, он закатал глаза.
— Давай не будем играть в эту игру снова. Ты не настолько уж горюешь по нему, по сравнению с нами.
— Отчего же? Кто бы говорил. Я любила твоего отца.
Лейн посмотрел на Самюэля Ти.
— Не мог бы ты быть так любезен, отвезти мою сестру и племянницу домой?
— Конечно. — Адвокат обратился к Джину. — Пошли.
— Как его адвокат, ты не хотел бы остаться? — сухо поинтересовалась Джин. — И у тебя двухместная машина. Как ты собираешься нас доставить домой?
— Я отвезу Амелию на байке. — Макс положил руку на плечо племянницы. — У меня как раз имеется еще один шлем. Давай. Предоставим взрослым побыть вдвоем. Хочешь я куплю тебе мороженое по дороге домой?
— Мне шестнадцать, а не шесть лет. — Амелия вздернула подбородок точно также, как делала ее мать. — И я хочу Гретэр с шоколадной крошкой. В конусе. С сиропом.
— Что угодно. — Макс подошел к Шанталь и понизил голос, но не на много. — Ты либо уйдешь с моего пути, либо я оттолкну тебя, и ты упадешь на задницу.
— Твой отец всегда говорил, что ты животное.
— А ты с рождения была сучкой золото искательницей. И это следует учитывать.
Шанталь настолько была ошеломлена оскорблением, что буквально отпрыгнула с его пути. Все, кто был знаком с Максом прекрасно знали, что он слов на ветер не бросал, и почти бывшая жена Лэйна была отнюдь не манекеном.
— Пошли, Джин, — Самюэль Ти. позвал ее, взяв за локоть.
Лэйн посмотрел на сестру, молясь про себя, чтобы она повела в этой ситуации разумно — ушла. Последнее, чего он ожидал это испытать ее дикий нрав.
«Хоть раз в жизни, — он подумал, — она может, черт побери, молча удалиться. Пожалуйста».
Джин чувствовала, как Самюэль Ти. тянет ее за локоть, пока она улыбалась самой большой «ошибке» своего брата Лэйна: Шанталь Болдвейн все время занимала второе место. Единственное, что принадлежало Джин — это первое место, а теперь?
Взыграли амбиции, связанные с обществом.