Та старинная печальная история служила хозяйке комнаты хорошей острасткой всякий раз, когда любознательность её грозила обратиться в любопытство - София Ламендор всегда училась отлично.
"Вот бы и Динь так же", - подумала женщина, усаживаясь за стол. Взяла остро отточенный карандаш, глубоко вздохнула. Расправила замявшийся уголок листа, исписанного схемами, формулами и кособокими нотабене на полях. Но что-то свербило, не давало вниманию течь привычной рабочей колеёй, стучало в висок - назойливо, жарко. Нет, невозможно... и она посмотрела в сторону, откуда шла эта тревожная волна.
По правую руку стояла миниатюра в тонкой серебряной рамке - с портрета застенчиво улыбалась девочка с русой косой через плечо и тяжёлым взглядом. Под ним становилось неуютно - чувство, будто тебя рассматривают насквозь, не из самых приятных. Но София привыкла - её собственный взгляд был ничуть не лучше, правда, в отличие от племянницы, она давно научилась его смягчать.
Звездочея приласкала кончиками пальцев мастерски написанные волосы и мягкий овал улыбающегося лица - а ведь могла бы ты, девочка, осчастливить какого-нибудь хорошего человека, стать ему доброй женой, если б не этот взгляд...
"Вылитая Анна", - София вздохнула опять. Чем больше перечишь судьбе, тем жёстче она выламывает по-своему. Не справишься ты - она взвалит твою ношу на плечи твоих детей. Отказалась старшая сестра идти тёмной и трудной знахарской тропой, любви хотела, смеха и счастья женского - а что из того вышло? И любимого к гибели привела, и сама погибла. Только и остались от них память да крошка Динь, за воспитание которой взялась София, сама к тому времени только встретившая свой восемнадцатый год.
О, как хотелось в иные дни бросить всё, умереть, исчезнуть из этого страшного, жестокого, грязного мира, где ты одна, потерявшая дар, семью, веру - и с чужим ребёнком на руках!
С чужим? Нет, нет, кто угодно, только не Динь - с её цепкой памятью, с прицельным вниманием к мелочам, с неуёмным стремлением исследовать всё подряд - а то София не помнила себя ещё маленькой Зосьей? Такая же, ну точь-в-точь такая же - от старшей сестрицы не отставала ни в чём... почти ни в чём.
Войдя в возраст, младшая из сестёр Ламендор стала держаться так замкнуто, что даже родные звали её нелюдимой, между тем сама девушка просто пыталась быть достойной ученицей своей наставницы. Дичилась старшей сестры - та не скупясь, каждому встречному дарила ласку, улыбку, а то и кусачее словечко... да разве ж такой должна быть истинная знахарка?
Сама-то юная София вряд ли усомнилась бы в праве старшей сестрицы поступать так: егоза и фантазёрка Анна верховодила во всех играх сызмала. Но вот госпожа настоятельница - та, что углядела в малышках Ламендор целительский дар и взяла обеих в шонбергскую школу знахарок при братстве Милосердия - госпожа настоятельница очень печалилась над непутёвой Анной. И в частых задушевных беседах с Софией - лучшая, любимая ученица! - предрекала её сестре немалые беды, если та не одумается и не станет вести себя так, как и подобает той, которая носит чёрное, но несёт белое.
Такова уж доля знахаря - таиться в ледяной тени смерти, чтобы не гасло в горячих ладонях светлое пламя жизни. Коли одарили тебя свыше умением врачевать - пестуй дар, как цветок драгоценный. Сторонись страстей - не то покинет тебя небесная благодать, и кем станешь ты после? Пустым, не нужным никому сосудом скорби. Такова назначенная знахарям стезя - и не нам отменять обычай.
- Правильная ты, Зосенька, ой, правильная, - веселилась Анна, изо всех сил стискивая в объятиях обиженно бубнившую нотации младшенькую, - без вас никуда. Но нужны и вроде меня, чтобы покоя никому не было! Вы храните память. Мы обретаем воспоминания.
И старшую Ламендор терпели - та сходу бралась за такие сложные хвори, к которым даже настоятельница приступала не раньше, чем после дня полного отказа от пищи - только вода, живительная вода и ничего более! Приют для страждущих, построенный братством вблизи их шумного, пропахшего рыбой Шонберга, прославился на всю округу. И всё благодаря Анне, этой строптивице Анне, которая встречала приходивших к ней если не смехом, то ядрёной шуткой - но уходили от неё люди, скинув лет десять вместе с нажитыми за этот срок болячками.
Словом, прощалось Анне чуждое знахаркам поведение - ведь если сила при ней, значит, не запятнала себя - а что глазки горазда строить и позубоскалить никогда не прочь... ладно, в стаде не без паршивой овцы. Да и с такой человек разумный сумеет состричь толк - то есть, неплохой (очень неплохой!) клок.
Но ждущий беды непременно её накличет - на ту голову, на которую ждёт... как же больно, до сих пор больно вспоминать! София порывисто схватила миниатюру, прижала к сердцу и откинулась на спинку стула, баюкая портрет у груди.