— Она была голой.
— Что? — резко спросила Мишель.
— Тогда, в лифте, показалась мне голой. На ней был плащ, а под ним — ничего.
— Но почему она это сделала? Ты же был на посту.
— Потому что получила записку — и думала, что мою.
— Если они хотели отвлечь тебя с помощью Джоан, как они могли знать, когда она спустится в лифте?
— Встреча с избирателями проводилась с десяти до десяти тридцати. Тот, кто запланировал убийство Риттера, знал, с каким временным окном ему придется иметь дело. В записке говорилось — появись около десяти тридцати.
— Для Джоан это было очень рискованно.
— Что ж, временами любовь толкает людей на безумства,
— Так ты думаешь, дело было в любви?
— Практически это она мне и сказала. Все прошедшие годы она думала, что я причастен к убийству Риттера. Думала, что я подставил ее. А когда увидела записку, которая была приколота к телу Сьюзен Уайтхед, поняла, что использовали нас обоих. Эта записка ясно указывала на человека, имевшего отношение к убийству Риттера. А другая, якобы написанная мной, должна была втянуть в эту историю и ее. Она спросила меня, почему я, если подозревал ее, а сам был чист, никогда никому не сказал о том, что она сделала.
— И что ты ей ответил?
— Ничего не ответил. Возможно, я и сам не знаю почему.
— Думаю, ты никогда по-настоящему не считал ее виновной в чем-либо, кроме плохого вкуса.
— Я видел, какими стали ее глаза, когда раздался выстрел. Более потрясенного человека мне видеть не приходилось. Нет, она в этом не участвовала. — Он пожал плечами. — Я не люблю Джоан, однако хочу вернуть ее живой и невредимой.
Он встал и направился к дому.
Они уже заканчивали завтрак, когда зазвонил телефон Кинга. Он взял трубку и озадаченно протянул ее Мишель:
— Это тебя. Говорит, что он твой отец.
— Спасибо. Я дала ему твой номер. Надеюсь, ты не против.
Кинг отдал ей трубку. Мишель что-то записала, поблагодарила отца и положила трубку.
Кинг тем временем мыл тарелки и составлял их в сушилку.
— Что случилось?
— Отец служит в Нэшвилле начальником полиции и состоит во множестве профессиональных полицейских организаций. Я попросила его навести кое-какие справки, посмотреть, не удастся ли ему выяснить что-либо об офицере, убитом около семьдесят четвертого во время демонстрации протеста.
— Так, и что он откопал?
— Только одно имя. — Мишель заглянула в свою запись. — Пол Саммерс служил в то время в полиции Вашингтона. Отец знаком с ним, так что Пол готов с нами поговорить.
Пол Саммерс жил в построенном лет тридцать назад фермерском доме с расположенными на разных уровнях комнатами и окруженном со всех сторон строительными площадками. К двери он вышел в джинсах и бордовой футболке. На вид ему было лет шестьдесят пять или около того — прекрасные седые волосы, большие руки и еще больший живот.
— Так вы — девчушка Фрэнка Максвелла, — сказал он Мишель. — Если я расскажу вам о том, как ваш отец хвастался вами на всяких национальных съездах, вы станете краснее моей майки.
Мишель улыбнулась:
— Папина дочка. Иногда это стесняет.
— Да, но у многих ли отцов есть похожие на вас дочери? Я бы тоже хвастался.
— Она иногда внушает мужчине чувство собственной неполноценности, — вставил Кинг, бросая на Мишель лукавый взгляд.
Саммерс посерьезнел:
— Я следил за историей с Бруно. Она воняет. Мне не раз приходилось сотрудничать с Секретной службой. Так что я много чего наслушался о том, как подопечные совершают дурацкие поступки, а расплачиваться за них приходится ребятам из Службы. Это он подвел вас, Мишель.
— Спасибо вам за эти слова, — ответила Мишель. — Отец сказал, что у вас может найтись информация, которая может нам пригодиться.
— Это верно. Когда я служил, то был чем-то вроде неофициального историка полиции. — Он вытащил папку и несколько секунд перечитывал свои записи. — Проникновение со взломом в отель «Уотергейт» произошло летом семьдесят второго. Примерно год спустя страна узнала о пленках Никсона. В июле семьдесят четвертого Верховный суд высказался по вопросу о пленках против Никсона, и в августе он подал в отставку. Но еще до решения суда — примерно в мае семьдесят четвертого — в Вашингтоне стало по-настоящему жарко. Планировалась огромная демонстрация протеста, которая должна была пройти по Пенсильвания-авеню. У нас были отряды для разгона демонстраций, десятки конных полицейских, Национальная гвардия, сотни агентов Секретной службы — и все такое. Я на своем веку повидал беспорядков, но и сейчас помню, как меня напугала та демонстрация.