— Значит, купюры засунули Лоретте в рот именно за шантаж?
— Очень похоже на то.
— Подожди. Ее сын сказал, что деньги перестали поступать примерно год назад. Но если человек, которого шантажировала Лоретта, никуда не делся, почему же перестал платить? И почему она с этим смирилась? Я имею в виду, почему она тогда не обратилась в полицию?
— Ну, прошло уже семь лет или около того. Что Лоретта могла сказать полиции? Что у нее была амнезия, а потом память вернулась и она все вспомнила? Даже куда спрятала пистолет?
— Не исключено, что человек, которого Лоретта шантажировала, тоже это сообразил и потому перестал платить. Он решил, что оснований для шантажа больше нет.
— Так или иначе, но очень похоже на то, что этот человек совсем недавно выяснил, что шантажом занималась именно Лоретта, и тогда расправился с ней.
Мишель вдруг побледнела и схватила Кинга за руку:
— Во время нашего разговора Лоретта упомянула, что пряталась в чулане, но не говорила, что кого-то видела. Ты же не думаешь?..
Шон понял, что она имеет в виду:
— Да, вас могли подслушать. Но возможно, Лоретта позже рассказала об этом кому-то еще.
— Нет, ее убили почти сразу после нашей беседы. Но кроме нас, на крыльце никого не было. И все же кто-то наш разговор подслушал. Господи, неужели я стала причиной смерти Лоретты?
Кинг взял ее за руку:
— Послушай, мне очень жаль, что с Лореттой случилось то, что случилось. Но если она шантажировала человека, убившего ее, то сама виновата в происшедшем. Ей следовало обратиться в полицию много лет назад.
— Давай сейчас туда и обратимся.
— Конечно. Хотя серийный номер практически стерся, а сам пистолет в ужасном состоянии, экспертам из ФБР наверняка удастся из него что-нибудь вытянуть. В Шарлотсвилле есть отделение ФБР. Мы можем заехать туда по пути домой.
— А что сейчас?
— Если кто-то прятал пистолет в чулане «Фермаунта» в день убийства Клайда Риттера, то о чем это говорит?
— Что Арнольд Рамсей действовал не в одиночку?
— Вот именно! Вот поэтому мы поедем туда прямо сейчас.
— Куда — туда?
— В колледж Аттикус. Тот самый, где преподавал Арнольд Рамсей.
34
Элегантные, увитые плющом здания среди деревьев и чудесных мощенных камнем аллей небольшого колледжа Аттикус никак не походили на место, где взрастили политического убийцу.
— Я никогда не слышала об этом колледже до убийства Риттера, — заметила Мишель, медленно продвигавшаяся на «лендкрузере» по территории Аттикуса.
— Я понятия не имел, что он расположен так близко к Боулингтону. — Кинг взглянул на часы. — Мы добрались сюда за тридцать минут.
— А что Рамсей здесь преподавал?
— Политологию с упором на федеральное избирательное законодательство, хотя его личные пристрастия лежали в области радикальной политической теории.
Мишель взглянула на него с удивлением.
— После убийства Риттера, — пояснил Кинг, — я защитил диссертацию по Арнольду Рамсею. Лишив человека жизни, нужно хотя бы узнать его поближе.
— Ты говоришь как циник, Шон.
— Вовсе нет. Я просто хотел понять, как с виду почтенный и уважаемый профессор колледжа мог решиться поднять руку на кандидата в президенты, у которого и без того не было никаких шансов на победу, и заплатить за такой дикий поступок собственной жизнью.
— Мне кажется, что все это уже было тщательно проверено и перепроверено.
— Не так тщательно, как если бы речь шла о кандидате с реальными шансами на успех. Кроме того, все хотели как можно скорее забыть эту историю.
— И официальное расследование пришло к выводу, что Рамсей действовал в одиночку.
— Судя по тому, что нам удалось обнаружить, выводы были неверными. — Кинг посмотрел в окно. — Я, однако, сомневаюсь, что нам удастся здесь что-нибудь выяснить: прошло слишком много времени.
— Но раз мы уже находимся здесь, то должны этим воспользоваться. Вдруг нам удастся обнаружить нечто ускользнувшее от других. Как в случае с голубой гортензией.
— Но мы можем обнаружить и то, о чем лучше не знать вообще.
— А почему это должно нас смущать?
— Ты что же, всегда готова заплатить любую цену, чтобы узнать правду?
— А ты разве нет?
Кинг пожал плечами.
— Я адвокат, а не правдоискатель.
Их не раз переправляли от одного должностного лица к другому, пока они не очутились в кабинете Тристана Конта, худощавого мужчины среднего роста, лет пятидесяти. Очки с толстыми линзами и бледность кожи придавали ему вид типичного преподавателя. Он был другом и коллегой покойного Арнольда Рамсея.
Конт сидел за письменным столом, заваленным открытыми книгами и пачками распечаток, а возле ноутбука лежали старые блокноты и цветные карандаши. Полки вдоль стен кабинета провисали под тяжестью солидных фолиантов. Кинг с интересом разглядывал дипломы, развешанные в рамках по стенам.
— Вы не возражаете? — спросил Конт, доставая сигарету. — Личный профессорский кабинет — одно из немногих мест, где еще можно курить.
Шон и Мишель одновременно кивнули.
— Я весьма удивился, узнав, что вы интересуетесь Арнольдом и расспрашиваете о нем.
— Обычно мы созваниваемся и договариваемся о встрече, — начал Кинг.
— Но, оказавшись в ваших краях, мы решили воспользоваться предоставленной возможностью, — закончила Мишель.
— Извините, как, вы сказали, вас зовут?
— Я Мишель Стюарт, а это Том Бакстер.
Конт внимательно смотрел на Кинга:
— Прошу извинить еще раз, но ваше лицо мне кажется очень знакомым.
Шон улыбнулся:
— Я это часто слышу: у меня типичное лицо обычного американца.
— Удивительно, — заметила Мишель, — но я как раз хотела сказать, что где-то вас видела, доктор Конт, только не могу вспомнить где.
— Меня часто показывают по телевизору, особенно сейчас, когда приближаются выборы. Я не фанат публичности, но регулярные пятнадцать минут на экране телевизора все-таки тешат мое самолюбие. — Конт откашлялся и продолжил: — Насколько я понимаю, вы снимаете документальный фильм об Арнольде?
Мишель откинулась на спинку кресла и заговорила профессорским тоном:
— Не только о нем, но и об убийствах по политическим мотивам вообще, причем — под определенным углом. Существует гипотеза, согласно которой людей, выбирающих жертвой политиков, можно разделить на несколько групп. Например, психически неуравновешенных или имеющих личные причины ненавидеть своих жертв. Существуют и те, кто наносит удар в силу внутренних воззрений, или потому, что верит, будто совершает таким образом благое дело. Они даже могут считать, что убийство избранного на пост политика или кандидата является проявлением патриотизма.
— И вы хотите узнать мое мнение, к какой из этих категорий относится Арнольд?
— Как друг и коллега вы наверняка много об этом размышляли, — заметил Кинг.
Конт бросил на него внимательный взгляд сквозь клубы дыма:
— Что ж, не буду отрицать, что пытался понять причины, по которым Арнольд стал убийцей. Однако я бы не сказал, что личность можно поместить в какую-нибудь из обозначенных вами категорий.
— Возможно, если взглянуть на его прошлое или время, непосредственно предшествовавшее роковому выстрелу, мы сможем что-нибудь прояснить? — предположила Мишель.
Конт бросил взгляд на часы.
— Извините, — поспешила отреагировать Мишель. — У вас сейчас занятие?
— Нет, вообще-то я в творческом отпуске. Пытаюсь закончить книгу. Так что спрашивайте.
Она достала блокнот и ручку: