Хватит! Задел он эта чужие судьбы, и будет. Незачем копаться в них. Все равно никогда и никто не узнает, что же получил - пусть ненастоящее - от этой женщины Йензен и за что он заплатил такой ценой. Или - вернуться?
У самого выхода на шоссе стояла телефонная будка - плексигласовый колпак на трубчатых стойках, похожий на пузырек паука-серебрянки. Ганшин нырнул в этот пузырек, набрал номер. Ему долго не отвечали. Он насчитал восемь, девять, десять гудков... Потом трубку сняли.
- Слушаю. Ганшин молчал.
- Алло! - потом требовательнее: - Алло! Ну, говорите же!
Ганшин подождал еще секунду, потом повесил трубку. Что он мог сказать сейчас Юльке?
Ганшин вышел из будки и медленно, а потом вой быстрее и быстрее зашагал по шоссе к городу. Он убегал, зная, что прав, что так и надо, и зная, что никогда не простит себе этого бегства, убегал, гоня перед собой то исчезавшую, то выраставшую чуть ли не до бесконечности тень.