Торжество устроили по высшему разряду — во Дворце труда, в президиуме сидели почетные шахтеры, почетные металлурги, все в регалиях. Был духовой оркестр. Вручили знамя, объявили о присвоении цеху пошива звания коллектива коммунистического труда. Не забыли пригласить и уважаемых товарищей из Москвы. Был концерт самодеятельности, Тася Пехота исполнила под баян матросский танец, а Шевчик спел «И знает счастье, что оно счастье».
Мельник в президиуме не сидел, Мельник на комбинате не появлялся, хотя прилетел в Каратас впереди лайнера и сейчас держал руку на пульте. Одного из проверяющих, старшего советника юстиции Толика, Мельник знает, они вместе парятся в Сандунах. Толик узкий специалист по мехам, последним его делом была история в Казани, там погрузили контейнер соболей, опечатали, прибыл груз в Москву, пломбы на месте, а контейнер пустой. Исчез также офицер, капитан милиции, который персонально отвечал за погрузку в Казани. Толик ездил туда выяснять. Спустя месяц, они встретились в Сандунах. Мельник за шашлыком поинтересовался, нашелся ли капитан. Куда денется, — ответил Толик, — всплывет со временем, а пока ни соболей, ни капитана. Шибаев видел в Москве, в магазине «Богатырь», шапку мужскую из соболя, одну — 1666 рублей.
Началась проверка. Шибаев представил все документы и потребовал разыскать жалобщика и примерно наказать, сколько можно? Производство без конца лихорадит, то ревизия, то комиссия, то лекала заберут, то цеха опечатают, — ну как в такой обстановке работать? Нас терроризируют анонимщики, они приносят государству ущерб и никакой пользы. Толик, старший советник, подтвердил, есть подсчеты, проверка одной жалобы с выездом из Москвы на место, стоит две с половиной, а то и три тысячи рублей. Каждая проверка. А жалоб тысячи. При Петре Первом был указ — подметное письмо, навет, пашквиль предавать сожжению через палача. Доносчиков государь не жаловал, так и сказано было: доносчику — первый кнут.
Торжества во Дворце не смутили проверяющих, каждый защищается, как может, спокойно к этому отнеслись. Однако учли, что в обстановке подъема и поощрения на мелочи кое-какие отрицательные им придется закрыть глаза. А пока они увидели, что комбинат пользуется авторитетом не только в Каратасе, но и в Алма-Ате, и если выводы их проверки будут слишком категоричными, то неизбежны трения, звонки и нажимы сверху.
На третий день проверки усталый и похудевший Мельник объявил, что в честь целого ряда важных событий созывается сауна у Цыбульского. Надо поприветствовать товарищей из Москвы, а среди них не только бдительные проверяющие, но и бдительно отвечающий на все вопросы Михаил Ефимович. Приглашен областной прокурор, естественно, приглашен актив комбината, в частности, Махнарылов, пришла пора посвятить его в деловары высшей категории, ванна ему грозит из шампанского. Кстати сказать, Вася бухтел, недоволен был, что звание такое высокое, почетное присвоили не ему, а цеху пошива. Но гляньте, люди добрые, что они шьют? Той зимой Вася сам надел их продукцию; проносил до весны, а за лето шапка села так, что не напялишь и на макушку, вся скособе-нилась. В последнем слове Вася добавил еще одно «е», где надо, — для доходчивости, уж очень он был недоволен, и его недовольство могла скрасить только ванна из шампанского.
Для узкого круга было сказано, что обязательно будут три девушки — Рая, Тая и Мая, блондинка, брюнетка и шатенка. Ну и совсем никто не знал, не ожидал, что Мельник пригласил еще и своих друзей по овчинам Калоева и Магомедова.
Глава двадцать девятая БРЫЗГИ ШАМПАНСКОГО
На дворе врезал первый ноябрьский морозец градусов под двадцать, мела поземка, мороз вышибал слезу — это на дворе, снаружи, а внутри, в сауне, было тепло, уютно, под негромкую музыку плавно сменялись цветовые пятна, малиновые, оранжевые, зеленые, все приглушенно, в легком пестром сумраке. Никто никуда не спешил, говорили негромко, дружески, легко смеялись, помогая и себе, и другим испытать все тридцать три удовольствия. Музыка, бассейн, парильня, вино и шашлык, карты и шахматы, занятный разговор, свобода в главных ее видах — свобода слова, дела и тела. Один ходит нагишом, как в Полинезии, другой закутался в простыню, как в Индонезии, третий в шапке парится и в рукавицах, как на Земле Франца-Иосифа. Здесь легко поднимаются тяжелые проблемы, и накоротке решаются длинные дела, поскольку САУНА — это Система Автономного Управления Нашим Аппаратом. Люди ходили, сидели, купались, грелись, парились, переговаривались, выпивали, постепенно их голоса становились все громче, при желании можно было выделить не только отдельные слова, но и остроумные фразы и даже нестандартные мысли, например, о том, что супердержавы могли добиться преимущества простым способом — наделать роботов для всех стран на ключевые посты, на конвейеры, а у себя держать команду «стоп». Чуть что, нажал кнопку — и перекур на всей планете. Зачем тогда атомное оружие?
В бассейн плюхнулись одна за другой девицы, повизгивая, заманивая, тела их влажно лоснились. Все острее доносился запах шашлыка, растравлял аппетит, и в предвкушении обжираловки всем стало веселее. Вслед за девицами в бассейн стали плюхаться особи мужского пола, потом потребовал к себе внимания кудрявый мужичок, приземистый, грудь бочонком, и стал говорить, что он в гробу видел прокуратуру, он рабочий класс. Его негромко призвали к порядку, он легко успокоился и вскоре стал ходить, обращаясь то к одному, то к другому:
— Будьте добры, извините, конечно, что такое термокаракала? Говорят, на сто тысяч тянет.
Включили вентилятор, шашлычный дух развеялся, потянуло тонким восточным запахом.
— Уж не горим ли?
— Так пахнет анаша. Похоже вон те девицы забили косяка. Становилось все жарче, музыка не смолкала, вместо лирической
мелодии врубили песню: «Как-то раз за божий дар получил он гонорар, в лукоморье перегар на гектар». Хриплый баритон прогорланил песню, последовало объявление: «Сейчас будет посвящение в деловары высшей категории». Грянул марш, кудрявый мужичок, рабочий класс, вышел на кафель в трусах ретро времен футболиста Боброва, с лампасами и до колен, к нему подскочили почти голые девицы, начали поливать его шампанским спереди и сзади, пытались и в рот налить, но кудрявый отплевывался: «Отрава! Политура!»
— Ур-ра, поздравляем!
— А меня можно?
— Нет, дорогой, надо заслужить честным трудом.
Музыка снова заиграла, но так, чтобы не мешать разговору хоть умному, хоть глупому, не в содержании дело, главное — безмятежность, вольготность.
— Я не поверю ни в какой прогресс, пока не увижу, что пустую посуду принимают хоть где. Считаю это главным показателем порядка в стране. Но пока его нет.
Там, где играли в карты вокруг мраморного теплого лежака, шел колкий разговор:
23 — Я еще не встречал прокурора, который бы проигрывал.
— Я тоже. Поэтому и поступил на юридический.
— Хотел бы я сесть с ним за пульку, выйдя на пенсию.
— До пенсии один из партнеров обычно не доживает.
— Или оба, ха-ха-ха!
— А у вас директор комбината разве не выигрывает у начальника цеха?
Голоса все громче и музыка громче, разгул набирал темпы. Рядом с преферансистат. ти устроились двое с картами в руках на соседний мраморный лежак, но прежде туда легла голая блондинка с сигаретой, разлеглась в кайфе, покуривая, а у нее на животе резались в очко. Кудрявый в трусах ретро объявил, что шампанское он в гробу видел и всех начальников тоже, он рабочий класс.
— Да хватит бухтеть «рабочий класс, рабочий класс»! За что тебя уважать? Что ни возьми — плохо. Машины, одежда, жратда^дома, телевизоры, — все отврат, все лажа! Это же все ты делал!
— По вашему приказанию, — нашелся кудрявый.
Такие мысли только от голого и услышишь, а стоит ему одеться да застегнуться, да взойти на трибуну…
Другой, более умеренный, стал доказывать, что виноват не рабочий, а система приписок. Она началась в лагерях при Сталине, где содержались миллионы зрелого трудоспособного возраста, и от выполнения нормы зависел твой срок, зачеты. Лагеря разгородили, а система бригадной туфты, приписок осталась.