Потом сравнивали с записями реальной ситуации.
Чем меньше наблюдалось отличий от реальной картины, тем выше оценивалась работа группы. Оценку выносили сами курсанты. На разборах спорили до хрипоты, до перехода на личности. Иногда Глеб с Константином участвовали в спорах, иногда молча наблюдали, изредка лишь вставляя замечание.
Умница и красавица Ленок организовала шефство над «холостяцкой берлогой» кураторов. Началось все хорошо — девушки перестирали горы грязного белья, пришили пуговицы. А закончилось появлением в «берлоге» десятка цветочных горшков. Умница и красавица сумела выбить из двух мужиков клятвенные обещания, что горшки не выкинут за окно, а, наоборот, будут регулярно поливать… Первый пункт клятвы Глеб с Константином выполнили. Скорей, из-за лени, нежели из-за уважения к данному слову. Со вторым дело обстояло намного хуже… Но появился безобидный повод поворчать. Константин заявил, что это способствует поддержанию психологического комфорта. Глеб спорить не стал.
Четко по графику прилетали и улетали группы. И только один курсант появлялся без всякого расписания. Иногда даже в разгар сессии. Всегда с небольшим побитым гермочемоданом, всегда в поношенном компенсационном костюме с эмблемой технической службы на рукаве, надписью «Старое поле» между лопаток и фамилией «Карельский» над левым нагрудным карманом. Всегда в тяжелых обшарпанных ботинках.
— К чему такой маскарад? — поинтересовался как-то Кон.
— Этот маскарад экономит мне кучу денег.
— Как?
— Являюсь в диспетчерскую или на сортировочную и с виноватым видом вопрошаю, нет ли попутки до Старого поля. Слово за слово, общие знакомые, кто на чем летал…
— И чем же ты отвечал?
— Правда — лучшее оружие. Я был на Лагранже-2, на Луне, ходил к Макбету на Моби Дике, участвовал в маневрах космофлота на линкоре Явай. Работал с Роговым, был «на ковре» у самого Адмирала, три дня провел в карцере на флагмане. У меня хорошая память на лица и фамилии. А дальше — находится попутка. Не до Старого поля, но все ж поближе… Два-три подскока — и я здесь.
— А как же таможня?
— Что — таможня? С ребятами из таможни спорить не надо. Охотно открываю чемоданчик. Кроме смены белья, пары отверток с плоскогубцами да нескольких скучных бумаг с печатями Корпуса там ничего нет.
Практикой диспетчерского дела Макс не занимался. Спросив разрешение, садился за пульт и часами крутил запись телеметрии с борта Моби Дика. Что-то высчитывал, сравнивал со своими заметками, грыз авторучку или костяшки пальцев и вновь крутил телеметрию. Сутками.
Иногда с гиперпередатчиков Старого поля в сторону Макбета уходили информационные пакеты. Начинались всегда с одной и той же музыкальной фразы. За ней следовала подборка новостей, касающихся космоса, научных программ, новостей учебного Корпуса и под конец — всякая всячина. Кон несколько раз проверял содержание таких пакетов, криминала ни разу не нашел, поэтому закрывал глаза на несанкционированные передачи.
— Максим, что вы ищите в телеметрии? — как-то спросил он, подстраивая лады гитары.
— Высчитываю, когда вернется Моби Дик, — Макс развернулся вместе с креслом, но глаз не поднял и по-прежнему продолжал грызть кулак.
— Никогда Ахиллес не сумеет догнать черепаху. Никогда Одиссей не сумеет вернуться домой… — пропел Константин — И когда же это произойдет?
— Вся программа у ребят займет три с половиной — четыре года.
— Вы же говорили — полтора-два.
— Врал. Все так думали, я не хотел поднимать шум раньше времени. Политика…
Гитара рявкнула.
— Глеб, зайди в башню. У Карельского интересные новости, — объявил Кон по громкой связи.
— Итак, вы нас обманули, — начал Глеб, когда его ввели в курс дела. — А вам не кажется это аморальным?
— Любая политика — глубоко аморальное занятие, — хмуро отозвался Максим, изучая носки ботинок. — Мораль, этика — эти понятия действуют на уровне индивидуумов. Политика преследует групповые интересы. Желания одиночек на этом уровне не рассматриваются.
— Политик-одиночка, блин! — выругался Глеб.
— Я обеспечил экипажу Моби Дика возможность спокойно работать, — отозвался Макс. — С точки зрения групповых интересов мое поведение было правильным и оправданным.
— Цель оправдывает средства! — вскипел Глеб. — Сколько же человек ты обманул?
— Всех! — Макс в упор взглянул в глаза куратору. И не отводил взгляд, пока Глеб не отвернулся первым.
— Кон, ты слышал? Он обманул всех…
— Успокоились! — возвысил голос Кон. — Чего-то подобного я и ждал. Осилить такой проект за семьсот суток — слишком уж оптимистично выходило… А вы, Карельский запомните: однажды прошлое вернется и тяпнет вас за жопу!
С этого дня Глеб с Карельским не разговаривал. Здравствуйте — до свидания — и больше ни слова.
В один из приездов Макс как всегда бросил вещи в облюбованной комнате, смыл дорожную грязь и поднялся в диспетчерскую башню. Глеба не было, а Кон правил какой-то файл, поминутно сверяясь с бумажной распечаткой. Спросив разрешение, Макс сел за пульт и развернул на экране архив телеметрии. Скачал по сети свой дневник и принялся считать рейсы Моби Дика.
Полтора года назад, когда только начались полеты на Старое поле, трудно было сопоставить количество рейсов с реальными объемами работ. За помощью к кураторам обращаться нельзя: пришлось бы слишком много рассказать, а это могло плохо кончиться. Для всех. Толик и Степан помогали чем могли. В первую поездку Макс заснял на видеокамеру бесконечные графики телеметрии, друзья распечатали их на бумаге и часами ползали, расстелив рулон по полу, споря и тыкая пальцами в пички на диаграммах. Постепенно самые важные параметры удалось идентифицировать.
Рейсы корабля исчислялись десятками. Но, сравнив энергозатраты при посадке пустого корабля и груженого, Макс сумел разработать алгоритм. И теперь выискивал только рейсы, которыми перевозились барабаны лебедок — «катушки». Катушка — это показатель. Четкий и однозначный. Одна лебедка — одна катушка.
Вскоре в телеметрии обнаружились участки, которые не могли быть ничем, кроме как маневрами по коррекции орбиты Зайчика. Макс понял, что расчет был правильным. Теперь он достаточно успешно ориентировался в телеметрии с борта корабля. В отдельном файле вел календарный график работ. С каждой поездкой на Старое поле график становился точнее. Степа научил извлекать из телеметрии координаты корабля. Макс пересчитывал их в высоту орбиты Зайчика, а ее — в натяжение тросов. Ребята шли с легким опережением графика.
Как обычно, для начала Макс отмотал архив телеметрии на дату своего последнего приезда. Вывел на панорамный экран и сжал масштаб, чтоб разом увидеть весь кусок до сегодняшнего дня.
Сердце сбилось с удара, живот похолодел, а в лицо ударила горячая кровь. Два месяца назад графики, пестрящие зубцами как расческа зубьями, вытянулись прямыми линиями. Моби Дик умер…
Макс поспешно убрал с экрана мертвый участок и, не поворачивая головы, скосил глаза на отражение в оконном стекле. Куратор, вроде, ничего не заметил. Все так же шуршал своей распечаткой. Макс осторожно растянул самый конец нормального участка. Полет на полной тяге в гипере, выход из гипера и маневры на восьмикратной перегрузке. А потом — те же восемь единиц на двигателе, но перегрузка нулевая. Это знакомо — коррекция орбиты Зайчика. Дальше мощность двигателя ступенчато повышается. Девять единиц, десять, десять с половиной — и все графики падают в ноль. Катастрофа… Моби Дика больше нет. Возможно, ребят тоже больше нет. Или они сидят в шлюпках и ждут помощи. Почему же кураторы не подняли тревогу? Хотят отыграться на ребятах за два года прозябания на Старом поле? Не может быть…