Когда они оказались внутри, Никки закрыла дверь, защелкнула задвижку с цепочкой и повернула ключ, заперев врезной замок на пять оборотов. Если бы она сделала то же самое два года назад, сейчас все было бы совсем иначе. Эта мысль появлялась у нее каждый раз, когда она входила в дверь. Останется ли эта мысль здесь, когда они переедут, или эта часть невроза перекочует вместе с ними? Наверное, только время покажет.
В воздухе висел тяжелый и горячий запах домашнего супа, который повел их по коридору. София мыла посуду, когда они вошли в кухню. Услышав их, она обернулась с улыбкой, схватила кухонное полотенце и стала вытирать руки. Белла помчалась к ней через кухню, и София сгребла девочку в объятия и поцеловала.
— Проголодалась, Коразонсито[1]? Время обеда давно прошло, — у нее все еще был сильный испанский акцент, хотя она больше половины жизни прожила в Великобритании.
Белла ответила энергичным кивком, и София еще раз чмокнула ее, прежде чем отпустить и повернуться к Никки.
— Как насчет тебя, ми кариньа[2]? Куриный суп, твой любимый.
Никки покачала головой.
— Спасибо, я не хочу есть.
— Точно, не налить тебе немножко? Знаешь, тебе действительно не мешало бы немного поесть.
— Ничего, я попозже.
Никки помогла Белле снять пальто и разделась сама, бросила верхнюю одежду на один из стульев и села. Когда Белла помыла руки и тоже уселась за стол, ее уже ждала миска супа и тарелка с хлебом. Порция была слишком велика, но Никки уже давно сдалась. У Софии был дежурный ответ, что у Беллы растущий организм. Как бы то ни было, Белла умела контролировать себя. Она сама останавливалась, когда была сыта.
— Итак, Коразонсито, — начала София, — как тебе дом?
Белла оставила ложку в миске и начала печатать на планшете:
— Потрясающе. У меня будет свой пруд с рыбками в комнате.
София вытаращила глаза с недоверием:
— В комнате? Быть не может.
Бела кивнула, насупившись. Высунув кончик языка, она принялась торопливо тыкать в планшет. Обе, Никки и София, боролись с желанием нарушить тишину. Все терапевты сходились в одном: важно, чтобы Белла чувствовала, что ее слышат.
— Там снаружи комнаты сад. А в нем как раз и есть пруд. Папочка сказал, что я могу присматривать за рыбками.
— Звучит и правда потрясающе.
— Их там три. Я назову их Рубин, Сапфир и Изумруд.
— Какие красивые имена. Жду не дождусь, когда смогу взглянуть на них, — София присела на стул возле Никки и дождалась, когда та подняла на нее взгляд. — А что ты думаешь о доме, ми кариньа?
Никки бросила взгляд на Беллу, и София поняла ее. Она плавно сменила тему, заполняя тишину подробностями о том, как она провела утро. София была с ними уже много лет. Они наняли ее в качестве экономки, но она была гораздо большим, чем просто экономкой. Ей было далеко за пятьдесят, у нее были длинные черные волосы и быстрая легкая улыбка, делавшая ее на десять лет моложе. Она всегда носила что-нибудь красное, потому что верила, что этот цвет приносит удачу. Сегодня на ней были красные туфли. София выросла в маленькой фермерской деревушке к северу от Барселоны, но ей там было тесно. Она покинула родные края, как только смогла, перебравшись сначала в Мадрид, потом в Лондон, где и познакомилась со своим мужем Филипом. Он умер пять лет назад от рака; она ухаживала за ним в течение всей болезни. Даже сейчас она не вполне оправилась от горя. Наверное, она никогда бы не смогла. Никки слишком хорошо знала, что бывают потери, после которых уже не придешь в себя.
У Софии не было детей, и она относилась к Белле, как к внучке, которой у нее никогда не будет. Она любила девочку всем сердцем, и это чувство было ответным. «Коразонсито» — так она нежно звала Беллу; в переводе с испанского это значило «сердечко» и подходило идеально. Родители самой Никки умерли еще до того, как она встретила Итана — мать от рака груди, отец — несколько лет спустя от аневризмы мозга. После несчастного случая София стала для нее второй матерью и тем человеком, который помогал ей собирать осколки былой жизни. Сказать, что она была на вес золота, значило ничего не сказать.
Белла отправила в рот еще одну ложку супа, затем со стуком бросила ложку в миску, схватила свой планшет и объявила, что она идет в свою комнату. Она съела совсем немного супа, а к хлебу даже не притронулась. Обычно она съедала все, что ставили перед ней, но иногда, в тех случаях, когда ее мысли были заняты чем-то захватывающим, поступала так же, как сейчас. Никки была не против. Приятно было видеть ее такой возбужденной и ведущей себя, как обычный ребенок. Это нечасто случалось теперь. Никки дождалась, когда дверь закроется, прежде чем заговорить.