— И то, пан Милый, и то. Ну я пошел.
— А что ваши-то, все в отпуску?
— Да-да…
— А вы все вот так, дома?
— Так вот, да…
— Иной раз оно-то и лучше.
— И так, право, бывает.
— Человек не расходуется, не портит желудок, не простужается.
— Так оно, так… Что поделаешь. Ну я пошел, бегу…
Бывший проводник Милый ушел со своими ведрами, полными бумаги, очисток от кольраби, моркови и лука, а коротышка Янчуш с бумажным рулоном платежек снова стал подыматься по лестнице, радуясь, что так быстро от него отделался. Шел медленно, очень медленно, степенно, подмечал грязные ступеньки и на них большие свежие капли, блестевшие в пыли. Это натекло у проводника из дырявого ведра с гнилыми овощами. Дротарей уже нет, перевелись, вот и некому дыру в ведре запаять. Шел он медленно, быстрее не получалось, пыхтел.
Сверху донеслись тихие, мягкие шаги.
Нет, он ни слова больше не скажет, подумал Янчуш, нет-нет, время дорого, болгарская малина не ждет! Так оно!
— Добрый день папу Янчушу!
— И бабушке добрый день!
— Где были, пан Янчуш? И что так торопитесь?
— А, так! — Янчуш спрятал за спину бумажный рулон. — Да был я, бабушка… А вы, бабушка, что, за покупками отправились?
— Я иду за пайком.
— За чем? — переспросил Янчуш. Очень это его удивило и озадачило. — За каким пайком? Неужто опять?..
— Да-да, за пайком! — Штевковичиха, высокая худая старуха, бабушка большого семейства из большой квартиры, показала нейлоновую сетку, купленную ей зятем, доктором-инженером Павловским, у туристов из Венгрии, в другой руке она держала полотняную сумку. — Паек — это то, что нужно съесть, а прежде достать — пану небось это известно! И вот что скажу: сколько же расходуется такого добра! Навернешь и опять вернешь…
— Да, навернешь и вернешь…
— Вот-вот, ваша правда, пан Янчуш… Чтобы вернуть, надо сперва навернуть… — Она рассмеялась.
— Что поделаешь? Ну, я пошел… — Янчуш подумал, что нет особого проку говорить о том, что и так очевидно. — Иду, иду, время не ждет…
— А что, вроде как будет новый квартирный налог? Говорят, у кого большая квартира, тому платить, а у кого маленькая, тому, говорят, государство будет доплачивать. Так оно, пан Янчуш? Вам-то должно быть это лучше известно.
— Государство, государство…
— Ну, а кто же еще?
— Так оно и будет!.. А какой, кстати, налог?
— Ну, на квартиру, квартплата, аренда, что ли?
— Ах! Государство! Хи-хи-хи! — рассмеялся Янчуш, но быстро успокоился, чтобы выиграть время. С этой Штефковичихой ни к чему разговаривать, у ней зять, тот вроде в какой-то академии, черт знает, что оно такое и что там делают. Какой-то инженер, доктор, «лог», ах да, геолог, нынче повсюду одни только «логи», а покуда не развелось этих «логов», не было столько и олухов, бездельников всяких. Чего тут зря разговаривать, глядишь, еще раструбит где не надо! Он тоже ничего себе «лог», у Штефковича снимал комнату, да так и остался в зятьях — женился на какой-то там Штефковичовой, электротехник она. Теперь у него машина, красный «спартак»… — Бабушка, это будет самая дешевая квартплата на свете!
— Ну-ну, пан Янчуш! — Штефковичиха с живостью рассмеялась. — Кабы ваша правда была, пан Янчуш! Вы-то знаете, всякого можно ждать. Мало кого это порадует. А вы, пан Янчуш, слышали, что нынче утром тут приключилось?
— Что опять? — В этот момент Янчуш перестал нервно вертеть за спиной рулон и побледнел: — Бабушка, вы ничего не чувствуете? — Он пошмыгал коротким носом, так как и нос у него был короткий, не только ноги, руки, туловище и шея, но чем короче нос, тем подвижнее. — Бабушка, вы ничего не чувствуете? Что-то подгорает! Что-то горит! Верно, в какой-то квартире! Ох, ну и забот, бабушка! Следи тут за всем, беспокойся. В самом деле, бабушка, вы ничего не чувствуете? Вроде как бы резина…
Стала шмыгать носом и Штефковичиха.
— Горит что-то!
— В самом деле, воняет что-то…
— Иду, бегу…
— И впрямь вонь идет, да, но… но, право слово, резиной тут и не пахнет.
— Ей-богу, что-то горит, несет паленым, смердит. Бегу наверх, это сверху идет!
— А все ж таки, пан Янчуш, вы так ничего мне и не сказали, как будет с квартплатой? И впрямь, как?
— Не знаю.
— А кто ж тогда знает?
— Для этого есть другие господа, не чета мне.
— И впрямь, это служебная тайна, служебный секрет, ведь так оно, пан Янчуш?