В ночной полудреме Джеймс стал свидетелем убийства.
Из стороны в сторону крутилось несколько лиц, наблюдая за тем, как медсестры меняют на кровати покойника постельное белье, — вот она уже ровная, свежая, пустая.
В обед какой-то пациент встал с кровати, подошел к Джеймсу и улегся в свежезастеленную постель. Он-то и зарубил его идею помогать медсестрам. Так он и пролежал, пока медсестры не привезли клецки и свинину в эмалированной посуде. Несмотря на нытье и вопли, его безжалостно вытащили из кровати. Но ненадолго.
Каждый раз, когда медсестры отворачивались, он, прокрадываясь обратно, натягивал одеяло до самого подбородка и крепко прижимал к себе. Успокаивался он, лишь укладываясь в эту постель. Когда история повторилась несколько раз, его оставили в покое — там, где он лег.
Каким бы невероятным ни был этот факт, в соседи Джеймсу достался убийца.
Джеймс ничего не понимал и в первые ночи от страха даже не мог уснуть. Каким бы ни был мотив сумасшедшего — если вообще был, — все может повториться. Поэтому безопаснее было спать днем, а ночью бодрствовать и считать, сколько раз на скрипучей кровати перевернется сосед. В случае чего он позовет на помощь или встанет и дотянется до свисающего со стены шнура — его укоротили, чтобы пациенты не дергали когда придется. Подобных попыток еще никто не предпринял.
На третью ночь после того случая в палате было совсем темно. Вопреки обыкновению, в коридоре потушили свет и закрыли все ставни. Отовсюду доносились храп и тяжелое дыхание, из-за чего страх притупился, а Джеймс расслабился. Пересказав себе одно из дел Пинкертона, он прибегнул к последнему фильму, что успел посмотреть в счастливые кембриджские деньки, великолепный эпос Александра Корды, и заснул.
Поначалу тихий шепот почти незаметно проник в сновидения Джеймса. Словно чужеродный элемент, он каким-то образом смешался с любовной сценой. Открыв глаза и обнаружив, что слова никуда не делись, Джеймс вздрогнул. Слова были настоящими: реальными, приглушенными, обдуманными. И принадлежали не душевнобольному. Произносил их рябой Крёнер, лежащий рядом с ним убийца.
Из темноты ему отвечали другие голоса. Всего беседовали три человека: его сосед — убийца Крёнер и еще двое на следующих кроватях.
— Ну да, черт возьми, пришлось мне представление устроить, — послышалось с дальней кровати. — Старшая медсестра, сука эта, застукала меня, когда я журналы Воннегута за столом читал.
— Глупость ты сделал, Дитер! — пробурчал рядом с Джеймсом Крёнер.
— Да что тут делать? Если раньше ты с ума не сошел, то сойдешь здесь, черт побери, потому что лежишь, а заняться вообще нечем!
— Так, с этого момента к журналам ты не прикасаешься. Второго раза не будет!
— Ну конечно нет! Думаешь, я так развлекался? Думаешь, весело несколько дней просидеть в камере, где все орут? Я туда больше не хочу. Кстати, их уже стали ликвидировать. Делать-то больше нечего.
— А чего они орут? Я думал, только пилоты бомбардировщиков тронулись, — прошептал сидевший посередине широколицый Хорст Ланкау.
Джеймс чувствовал, как все сильнее бьется сердце, — он пытался не терять нить беседы, хотя сам он занервничал, кислорода не хватало. Он осторожно втягивал воздух сквозь зубы, чтобы вдох не заглушил то, что шепчут рядом; в висках застучало. Если не брать в расчет обстановку, шел совершенно обыкновенный разговор. Сумасшедшим ни один из троих точно не был.
Лишь к утру он осознал, сколь шатким становилось их с Брайаном положение, раз симулянты здесь не только они.
Главная проблема: Брайан ничего не знает. Если он будет и дальше пытаться с ним заговорить, их могут убить.
Придется Джеймсу избегать его любой ценой, игнорировать все попытки разговора и вообще все — никто не должен заподозрить связь между ними.
Что со всем этим делать Брайану — его дело. Поскольку они друг друга хорошо знают, Брайан, вероятно, постепенно поймет, что он так себя повел лишь вынужденно.
Придется Брайану научиться осторожности. Так надо.
Говорил Крёнер красиво. В узловатой исполинской фигуре с рябым лицом прятался одаренный, образованный и действующий исключительно в своих интересах человек. Именно он руководил остальными и заставлял всех замолчать, если кто-то вдруг зашевелится или раздастся посторонний звук. Он всегда был начеку.
Остальные двое — широколицый и его тощий товарищ Дитер Шмидт — большую часть дня спали, чтобы бодрствовать во время периодических ночных пререканий, а вот Крёнер всегда был чем-то занят.