Тогда-то я и встретил Монику: она грустила после вашего разрыва, я тосковал. Мы стали вместе залечивать раны. Это замечательная женщина, большой талант. Когда она не рисует, то читает мне по вечерам несколько страниц из книги — романы, стихи, философские эссе. Немного Шопенгауэра, Витгенштейна или Дерриды на ночь — лучшее снотворное. Ее голос убаюкивает меня. Страсть к собакам ее покинула, могу вас успокоить, теперь она предпочитает беспечную негу кошек. Я уже попросил у жены развода, оставлю ей половину моего имущества. Я готов даже отдать ей все, лишь бы обрести покой. Мне пятьдесят один год, и я начинаю новую жизнь. Мы с Моникой вынашиваем смелый план: создать рай на земле, совершенную экосферу с помощью новейших технологий, город под куполом, где люди смогут ходить голыми и разные виды будут сосуществовать в гармонии. Мы прощупываем почву в Бретани, в Стране Басков, и уже назвали наш проект «Эдем II». Что вы на это скажете?
— Ничего не скажу, — мрачно ответил Антонен, — это ваш выбор…
— Я знаю, я слишком много говорю о себе, а вы ведь пришли просить у меня помощи. Посмотрите, Антонен…
Он обвел рукой кафе, столики, выставленные на тротуар, сидевших за ними молодых людей и девушек в экстравагантных нарядах, которые болтали и громко смеялись.
— …посмотрите вокруг. Здесь полно богемной молодежи, все эти люди видят себя в будущем режиссерами, пластическими хирургами, актерами, писателями, певцами, поэтами, гениями, которых признают потомки. Они ждут издателя, продюсера, который вознес бы их к вершинам славы. Взгляните вон на того красавчика: он издал книгу, которая неплохо продается, ему нет еще тридцати, смотрите, как он собой доволен. А вот другой рядом с ним: три года он ищет деньги на постановку фильма, уже почти отчаялся, ему за сорок пять, время уходит. Каждый сегодня хочет быть артистом, воплотиться в своих творениях. Я знаю, сам такой. Спросите любую из этих хорошеньких девушек, чем она занимается. Она вам ответит: я актриса! Спросите тогда, в каком ресторане. На самом деле она официантка или барменша, но не теряет надежды получить роль. Все хотят достичь славного статуса творца, но немногим это удастся. А если будут упорствовать — кончат клошарами, как вон тот…
Ариэль указал пальцем на стоявшего под фонарем художника-ирландца: всегда босиком, в грязном полушубке, он ходил по кварталу бледный, с запавшими глазами, с большой картонной папкой под мышкой, полной мазни, которую он пытался всучить простакам. Рядом с ним на бетонной скамье отдыхали другие бродяги, ни дать ни взять синод мистиков, погруженных в созерцание собственной пустоты.
— Но вы, Антонен, — вы не попались в эту западню. Вас мучит другое, мне трудно вас раскусить. Я возлагал на вас большие надежды, а вы взяли и все бросили. Я недооценил вашу жажду абсолюта и, главное, вашу необузданность.
— Я совершил ошибку…
— Вы поддались порыву, это сильнее вас.
— Ариэль, я хочу вернуться на работу, я на мели, дайте мне еще один шанс…
Ариэль нахмурился; повисло долгое молчание.
— Я знаю… но это невозможно.
— Я изменился, уже сейчас, за несколько дней, я обещаю вам…
— Во-первых, ваше место занято человеком помоложе. Но и по дружбе я не могу взять вас сейчас. Если я поддамся жалости, вы сами мне этого не простите. Приходите через год, а тем временем поработайте над собой, покажитесь психотерапевту. Вам это нужно, ничто ведь не случайно. Переживите свою неудачу до конца. И главное — отдохните. Что-то вид у вас несвежий: для такого фанатика гигиены вы, на мой взгляд, несколько себя запустили — под ногтями черно, борода не подстрижена, волосы грязные. Возьмите себя в руки, мой мальчик.