— Я, — сказал Джордж, — всегда считал вас за джентльмена.
— Меня, — парировал Дьявол, — интересует чисто рабочий аспект. Хотелось бы знать, какие мотивы побудили ее поддаться вашему почти неуловимому обаянию.
— Как то есть какие?! — воскликнул Джордж. — Уж не думаете ли вы, что эта достойная девушка могла допустить, чтобы я варился и жарился в кипящей сере?
— Как вас прикажете понимать? — взвился Дьявол. — Она что же, поступилась добродетелью только ради того, чтобы избавить вас от кары?!
— А какая другая причина, по вашему мнению, — вопросил наш герой, — могла ее на это подвигнуть?
— Влюбленный осел! — припечатал Дьявол и начал его поносить жутким голосом, раз в десять покрепче, чем накануне.
Джордж внимал ему со страхом и яростью. Наконец Дьявол истощил запас проклятий и перешел на более спокойный тон.
— Остается единственный выход, — сказал он, — и считайте, что вам еще очень повезло, потому что именно вы — червь ничтожный! — нужны мне для этого дела. Не то вы бы уже сегодня корчились у меня на сковороде. Но при сложившемся раскладе мне, видимо, придется лично заняться проблемой, и для начала вам предстоит жениться на девушке…
— Хоть сейчас, — поспешил вставить наш герой.
— Пришлю епископа, он вас обвенчает, — продолжал Дьявол, — а через неделю, если отпустит подагра, я прикажу вам познакомить меня с женой и сам предприму совращение.
— На что именно? — встревожился Джордж.
— На тот самый грех, которому особенно подвержены замужние женщины, — ответил Дьявол. — Ей нравятся нафабренные усы?
— О черт! Он спрашивает, — прошептал Джордж Рози, — нравятся ли тебе нафабренные усы.
— Нет, милый, — ответила Рози, — мне правятся рыжие щеточкой, как у тебя.
— Она говорит, что ей нравятся рыжие щеточкой, как у меня, — сообщил Джордж не без нотки самодовольства.
— И прекрасно! У меня будут еще рыжей и щетинистей, — ответствовал Сатана. — Держите ее при себе. Еще не было случая, чтобы я потерпел фиаско. И кстати, Постлуэйт…
— Я слушаю, — сказал Джордж. — Еще что-нибудь?
— Без болтовни, — предупредил Дьявол с угрозой. — Если она пронюхает о моих планах, не пройдет и часа, как вы окажетесь в сере.
Джордж повесил трубку.
— Извини, дорогая, — сказал он, — но мне нужно в одиночестве поразмыслить о том, что я только что услышал.
Он удалился под сень ивовых рощ, которые в тот ранний час дышали свежестью утренней росы и полнились пением птиц. В это лучшее утро своей жизни он с особым удовольствием выкурил бы первую дневную сигарету, но после разговора с Дьяволом ему было не до курева. «Либо — либо, — сказал он самому себе. — Или у него выгорит, или нет. В последнем случае он впадет в адскую ярость, в первом — впаду я».
Положение казалось безвыходным, таким бы оно и осталось, когда б любви, чьи дурманы неоднократно воспеты стихами и прозой, не было свойственно еще одно качество, которое пребывает в незаслуженном небрежении, а именно способность разума к спокойным и ясным суждениям. Когда улеглась буря переживаний, наш герой обнаружил, что ум его так же невозмутим и прозрачен, как небо над взморьем в раннее утро. Он немедленно закурил.
— В конце концов у нас в запасе еще несколько дней, — пробормотал он, — а время — понятие относительное. Взять хотя бы этого малого Приора, который прямо сейчас готов осушить вселенную, но все еще будет тянуться к кружке, когда обо всех наших мизерных жизнях и память исчезнет. Обратно же, кто-кто, а я-то знаю, что сладостные минуты могут растянуться на целую вечность. И вообще, никогда не поздно удрать.
Сия мысль явилась ему так же легко и естественно, как, несомненно, Мильтона осенило написать «Потерянный рай»: «Гм, а напишу-ка я „Потерянный рай“». «И вообще, никогда не поздно удрать». Всего несколько слов — но каков результат! В обоих случаях оставалось только обдумать детали.
Наш герой отличался изобретательностью. Больше того, ему помог и некий резкий звук, напоминающий крик возвращающихся с зимовья лебедей, — Харонова сирена. В этот час прославленный шкипер отвалил от причала Ада-Главного, где сдал партию мужского груза, и взял курс на планету Джорджа. Корабль появился, рассекая утреннюю синь, сияя белизной в лучах местного светила и оставляя за кормой след наподобие самолетного, только много красивей. Впечатляющая была картина. Скоро Джордж уже мог различить суетившихся на палубе женщин и слышать их крики: «Это Буэнос-Айрес?»