Федерико Гарсиа Лорка Дом Бернарды Альбы Драма из жизни женщин в испанских селениях
Бернарда, 60 лет.
Мария Xосефа, мать Бернарды, 80 лет.
Ангустиас, дочь Бернарды, 39 лет.
Магдалена, дочь Бернарды, 30 лет.
Амелия, дочь Бернарды, 27 лет.
Мартирио, дочь Бернарды, 24 лет.
Адела, дочь Бернарды, 20 лет.
Понсия, служанка, 60 лет.
Служанка, 50 лет.
Пруденсия, 50 лет.
Нищенка.
Первая женщина.
Вторая женщина.
Третья женщина.
Четвертая женщина.
Девушка.
Женщины в трауре.
Автор уведомляет, что в основу этой трехактной пьесы положены действительные события, которые он стремился воспроизвести с документальной, фотографической точностью.Действие первое
Сверкающая белизной комната в доме Бернарды. Толстые стены. Арочные двери с джутовыми гардинами, отделанными кисточками и рюшем. Плетеные стулья. Картины, изображающие сказочных королей или нимф на фоне неправдоподобных пейзажей. Лето. Сцена погружена в тень и тишину. При поднятии занавеса на сцене никого нет. Слышится колокольный звон. Входит Служанка.
Служанка. От этих колоколов у меня уже в голове гудит.
Входит Понсия, жуя колбасу и хлеб.
Понсия. Уже третий час отпевают. Со всей округи съехались священники. А церковь-то как разубрана! При первом поминании Магдалена лишилась чувств,
Служанка. Она больше всех горюет.
Понсия. Только она и любила отца. Ох, господи! Слава богу, хоть довелось немножко побыть одним. Я пришла поесть.
Служанка. Увидела бы тебя Бернарда!…
Понсия. Что же теперь, раз она не ест, нам всем помирать с голоду? Ишь чего захотела! Всех бы она держала в кулаке, всеми бы помыкала! Да провались она! Я назло ей почала корчагу с колбасой.
Служанка (жалобно, с мольбою в голосе). Что же ты мне не дашь для дочки, Понсия?
Понсия. Поди и возьми малость фасоли. Сегодня она не заметит!
Голос (из глубины дома). Бернарда!
Понсия. Старуха. Она хорошо заперта?
Служанка. На ключ. На два поворота.
Понсия. Для верности надо и на засов запирать. У нее пальцы что отмычки.
Голос. Бернарда!
Понсия (кричит). Сейчас придет. (Служанке.) Хорошенько все вычисти, чтобы блестело, не то Бернарда мне выдерет остатние волосы.
Служанка. Что за женщина!
Понсия. Одно слово – тиранка. Она будет из тебя по капельке кровь выжимать и с улыбочкой смотреть, как ты подыхаешь, – ни одна жилка у проклятой не дрогнет. Не стой, не стой, перетри-ка все в горке!
Служанка. Терла, терла, уж руки раскровенила.
Понсия. Она, видишь ли, самая чистоплотная, самая чинная, самая главная. Бедный ее муженек, только теперь и отдохнет!
Колокольный звон стихает.
Служанка. Наверно, пришла вся их родня?
Понсия. Только с ее стороны. Его родичи ненавидят Бернарду. А эти пришли, посмотрели на покойника – и с плеч долой.
Служанка. Стульев-то хватит?
Понсия. За глаза. А нет, так пусть на пол садятся. С тех пор как умер отец Бернарды, в этом доме ни разу не было гостей. Она не хочет, чтобы люди видели, какие здесь порядки. Будь она проклята!
Служанка. Да ведь с тобой-то она обходится хорошо.
Понсия. Тридцать лет я стираю ее простыни; тридцать лет ем ее объедки; ночи не сплю, когда ей неможется; по целым дням через щелку подглядываю за соседями и обо всем ей докладываю; одной жизнью живем, друг от друга ничего не таим, и все-таки будь она проклята! Чтоб ей глаза повылазили!
Служанка. Полно тебе!
Понсия. Но я хорошая собака: когда велят – лаю, когда науськивают – кусаю за пятки побирушек. Мои сыновья работают на ее земле и двое уже женаты, но когда-нибудь у меня лопнет терпение.
Служанка. И тогда…
Понсия. И тогда я запрусь с ней в комнате и целый год буду плевать ей в лицо да приговаривать: «Вот тебе за одно, Бернарда, вот тебе за другое, вот тебе за третье». Не успокоюсь, пока она у меня не станет вроде змеи, которую дети поймали и измочалили. Да она и есть змея, и вся ее родня такая же. Конечно, ей не позавидуешь. У нее на руках пять дочерей, пять дурнушек, и только у старшей, Ангустиас, есть деньги – она от первого мужа, – а у остальных одни кружева да тонкие рубашки: в наследство им досталось всего ничего – только с хлеба на воду перебиваться.
Служанка. Хотела бы я иметь то, что они!
Понсия. У нас есть руки да три аршина земли на погосте.
Служанка. Только эту землю нам, беднякам, и оставляют.
Понсия (заглядывая в стенной шкаф). На стекле какие-то пятнышки.
Служанка. Я уж и с мылом мыла, и фланелью терла – не отходят.
Звонят колокола.
Понсия. Последнее поминание. Пойду послушаю. Уж больно мне нравится, как поет наш священник. Намедни, когда тянул «Отче наш», он забирал все выше и выше – ни дать ни взять вода в кувшин льется тоненькой струйкой. Под конец, правда, пустил петуха, но все-таки слушать его одно удовольствие. Конечно, теперь уж никто так не поет, как, бывало, пел пономарь Трончапинос. Помню, как он отпевал мою мать, царство ей небесное. Стены дрожали, а когда он возглашал «Аминь», можно было подумать, что в церкви волк завыл. (Подражая ему.) Ами-и-инь! (Закашливается.)