— С моим удовольствием трёхнешь. Сам и вези, раз такое дело. Нё, за четвертной тоже не пойдёт.
— Сколько?
— Ещё десятку.
Альберт Казимирович сделал вид, что раздумывает. На самом деле думать было не о чем. Сумову он платил двести рублей. Но тот был свой, тот знал, что возит.
— Ляд с тобой, — вздохнул Альберт Казимирович. — Грабь меня. Тридцать пять, и больше ни копейки. Будь здрав. Будильник не забудь поставить. Первым поездом нужно, пока темно.
— Будь, — приподнял стопку Фомич.
— Свёрток отдашь буфетчице, — напомнил Альберт Казимирович. — Она чай и кофе отпускает. Скажешь: кто-то на столике оставил.
Фомич плеснул из стопки в рот, понюхал солёный огурец:
— Не беспокойсь, директор, доставлю твой тротил в полном ажуре и с моим удовольствием. Будем жрать в твоём кафе глушёную воблу.
— Ты болтай поменьше, нахмурился Альберт Казимирович.
— Это можно, — успокоил Фомич. — Это пожалуйста. Теперь бы ещё «маленькую», а?
— Будет с тебя. Завтра раздавим. По случаю счастливого возвращения.
Альберт Казимирович взялся за шляпу.
Мужской разговор
Мама открыла Денису дверь и сказала:
— Наконец-то! Где ты пропадал?
Отец гладил на кухне брюки. Он сунул на подставку утюг и вошёл в комнату.
— Сначала мы сидели в ложе и слушали оперу, — сказал отец, — а потом немного задержались в ресторане.
Мама строго посмотрела на него.
— Коля, я хочу поговорить с ним серьёзно.
— Я тоже, — согласился отец. — Сейчас ведь ещё только начало первого. Детское время. Вот если бы он явился в шесть утра, тогда да. Молодчина, Дениска. Ты и дальше валяй в том же духе. Пора приучать родителей к порядку. И не вздумай предупреждать нас или, там, оставлять записки, когда решишь исчезнуть на ночь. Нечего мать с отцом баловать, не маленькие. А если мама захочет поволноваться, то всегда капли имеются.
Только тут Денис заметил, что мама совсем бледная, словно сильно напудрилась, и в квартире пахнет лекарством.
— Мама, — проговорил Денис, — такое дело было… Ты не сердись. Я виноват, конечно…
— Расскажи, где ты был, — потребовала мать.
— Ты понимаешь, это такое дело…
— Я хочу знать, где ты был.
— Мама, можно я сначала папе расскажу? А если он решит… В общем, тебе, наверное, нельзя знать. Пусть папа решит.
— Очень приятно, — сказала мама. — Чрезвычайно приятно. У нашего сына появились дела, о которых мужчина может рассказать только мужчине. Что ж, у меня больше вопросов нет.
Она стала ходить по комнате и, скрестив на груди руки, растирала плечи. Денис дрожал от нетерпения. Он затащил отца в ванную и закрыл на задвижку дверь. Показав на вентиляционную сетку, шепнул:
— Только тише, через неё слышно всё.
Николай Николаевич заговорщически нагнулся к его уху.
— Послушай, здесь шибко жарко, — сказал он. — Может, лучше в уборную запрёмся?
«У-у-у!» — загудела труба.
— Ты даже не представляешь! — проговорил Денис.
— Совершенно не представляю, — подтвердил Николай Николаевич, — как ты можешь так относиться к матери.
— Пап! — взмолился Денис. — Ты сейчас всё поймёшь!
— Ну, валяй, я слушаю, — сказал Николай Николаевич, пристраиваясь на краю ванны и вытирая со лба пот.
— Папа, ты узнал у старого льва, что такое «П 1000»?
— Это что, имеет какое-то отношение к твоему опозданию?
— В том-то и дело. Ещё не узнал, нет?
И Денис, торопясь и захлёбываясь, рассказал, какая история приключилась сегодня на полянке у дуба.
— Яшка — это такой с расплющенным носом? — спросил отец.
— Ну да.
— Фамилия Лещ?
— А ты его знаешь?
— Немного. Видать, хороший парень, этот твой Яшка Лещ. Ты себе друзей выбираешь что надо.
— А чего же его, высаживать? — буркнул Денис.
Николай Николаевич немного замялся.
— Это вообще-то, конечно… А у дома ты зря стоял. Там парадная проходная. Лещ вошёл с улицы, а ушёл через двор.
— Откуда ты знаешь?
— Специальность у меня такая, — сказал папа. — Как ты думаешь, он тебя, не заметил?
— Ты что!
— Уверен?
— Во! — чиркнул Денис пальцем по горлу.
— Предположим, — задумался Николай Николаевич и вытер со лба пот. — Предположим…
— А он на почте в ящик письмо не бросил? — спросил Денис.
— Вряд ли, — проговорил Николай Николаевич. — Стоит ли из-за этого в город ехать. Идём-ка.
Они вошли в комнату. Мама всё ещё зябко растирала плечи.
— Мать, — сказал Николай Николаевич, — прости нас, пожалуйста. Совершенно особый случай. В ложе не сидели, в ресторан не заглядывали. Выполняли важное поручение. Ты нам веришь?