Он молчит, пока они, распластавшись, пробираются по бордюру шириной не больше ладони; однако, ступив на первую же перекладину лестницы и отдышавшись, он уже не может побороть искушения высказать Луи все, что думает о нем.
—Где ты взял это дерьмо?
— Нашел на улице.
Луи задирает голову и улыбается.
— Мы еще поговорим! — обещает Жак-Анри.
Добравшись до земли, они пересекают двор; через незапертую камеру мусоросброса проникают в подвал, а оттуда в котельную гостиницы, фасадом выходящей на рю Фондари. Котельная пуста — летом в Париже не сыщешь филантропа, который тратил бы драгоценный уголь на такие пустяки, как горячая вода для постояльцев. Зимой — другое дело: тогда поневоле приходится топить. Благословляя скупость владельца отеля и стараясь не прикасаться к трубам, укутанным в паклю и слоистую, похожую на вату пыль, Жак-Анри следует за Луи.
— Сними куртку,— говорит он у двери.— В таком виде тебя не пустят ни в один дом. Резве что в Сантэ (тюрьма в Париже).
На рю Фондари облавы мет. Луи убеждается в этом, выглянув на улицу; Жак-Анри ждет его. Солнце и акварельно-белесое небо слепят его. когда они ступают на тротуар.
— Поторопимся, шеф?—спрашивает Луи и осторожно дергает его за рукав.— Мне надо поспеть в лавку за мясом. Флора оторвет мне голову, если я не выхвачу у Гастона кусочек на жиго и костей для бульона.
— Нужны талоны? У меня есть немного лишних.
— Живем, мерси! — говорит Луи и прячет талоны в бумажник.— Между нами, Гастон — порядочная сволочь. Мясо ему привозят из провинции — один хороший парень, бьющий скот не по приказу немцев. Парень получает гроши, хотя и рискует всем, а Гастон снимает пенки и запрашивает столько, что ого-го!
У Луи — приступ словоохотливости. Обычное состояние, известное тем, кому случалось пережить страх, и Жак-Анри вытирает платком лоб и руки.
— А может, нестоит связываться?
— О-ля-ля! Но зато какое мясо! До завтра, шеф?
— До завтра, Луи! Напомни-ка мне адрес Жермона.
— Рю Пастурей, дом с двумя подъездами. Спросите хозяина кафе и скажите, что от Луи. Только, уверяю вас, шеф, Жермон ушел в кусты. Вам ни за что не уговорить его, вот увидите!
— Ладно, давай расходиться.
Луи перебрасывает куртку через руку и бегом устремляется к остановке, куда только что подкатил переполненный автобус с уродливыми колонками газогенераторов Жак-Анри машет рукой, но не ему, а водителю такси, выглянувшему в окошечко в надежде поймать клиента.
— На Пастурей, через бульвар Сен Жермен и Остров,
Не доезжая до кафе, Жак-Анри расплачивается и выходит.
Кафе набито битком; ни одного свободного столика; у стойки бородатые парии в беретах и черных рубашках спорят о Дарнане. До вечера далеко, а они уже на взводе: перед каждым рюмка с недопитым перно и куча картонных тарелочек. Сторонники Дорио не лучше немцев. Из таких сформирован «летучий отряд» парижской префектуры, обосновавшийся во Дворце правосудия в комнатах криминальной полиции.
Хозяин — за стойкой. Рукава рубашки закатаны, лицо багрово от духоты и вина. В душу Жака-Анри закрадывается сомнение, а вместе с ним холодок: с кем связался Жермон? Парни в черных беретах громко стучат кулаками о стойку; тянут хором: «Франция — ты прекрасна, как страна обетованная...» Жак-Анри обходит их и бросает на цинк кредитку:
— Луи сказал мне, что вы запаслись виши.
— Он всегда болтает лишнее, этот Луи!
— Продадите ящик?
— Пошли...
Хозяин пропускает Жака-Анри за стойку и, тяжело тесня жирной грудью, выталкивает его в заднее помещение.
— Что вы там болтали о Луи?
— Жермон у вас?
— Допустим.
— Мне нужно его видеть.
— Почем я знаю, захочет ли он видеть вас!.. Ладно, ждите здесь, я скажу Жермону.
Жак-Анри оглядывается. Комната набита спиртным. Бутылки, всех форм и размеров, теснятся на полке. К простенку пришпилена олеография — маршал при всех регалиях. Маскировка или же Символ чувств?
Хозяин возвращается мрачнее, чем прежде. Один.
— Жермон не хочет.
— Так...
— Что — так?.. Не вздумай угрожать! Слышишь, парень?
Жак-Анри не отвечает. Все ясно, на Жермона можно не рассчитывать. Остается узнать, где он спрятал рацию...
Хозяин достает из кармана крохотный клочок бумаги.
— Здесь адресок. Его дал Жермон и сказал, чтобы вы забрали там свой инструмент. Вы что, из джаза?
— Я дирижер,— отвечает Жак-Анри и улыбается про себя: ответ, родившийся сам собой, довольно точен.
До рю ль'Ординер Жак-Анри добирается на автобусе; две пересадки с маршрута на маршрут и тряска, от которой селезенка подпирает горло.