Он встал, подошёл к стойке, потянул официанта за рукав, отвлекая последнего от разговора с кассиршей и, тоном, не терпящим возражений, сообщил:
– Милейший! Я сейчас пересяду и угощу даму. Соизвольте, пожалуйста подойти к нам и принять заказ.
После тирады заглянул официанту в глаза и немного дольше необходимого продолжал держать его за локоть. Официант сглотнул и кивнул. Стас вдохновлённый первой победой направился к столику девушки, по дороге захватив со своего остывший кофе.
– Вы не будете возражать, если я к Вам присоединюсь? Этот дождливый вечер лучше наполнить ни к чему не обязывающей беседой, чем грустить в одиночестве. Не находите? Разрешите, я Вас угощу? Чего бы Вам хотелось сейчас?
Незнакомка перевела на него взгляд. Казалось, она думала о чём-то далёком, и в этом её далеке сидел Стас, говоря естественные далёкие глупости. Маяк на горизонте, мигающий и мерно гудящий в тумане. Она приоткрыла тонкие губы и певучим голосом сообщила:
– Корабль с парусами…
У Стаса в мозге произошёл локальный взрыв шрапнели. Совпадений не бывает. Перед ним сидела Судьба. Он не отрывал от неё глаз, а она продолжала спокойно и не мигая глядеть в его душу. Ему захотелось украсть её у этого мира.
– У меня с собой большой плащ и зонт. А на Мойке сейчас никого в трамвайчиках. Давайте прокатимся?
Она всё ещё держала взгляд, не пропускающий эмоций и не дающий ему никакой информации о её мыслях и чувствах.
– А мы можем попросить экскурсовода молчать и включить нам музыку?
– Думаю, она будет только рада…
– Идёмте. Дождь, река и мокрый камень – триада, гармония.
В тот раз она лукавила.
Гармония была во всём, где была иная триада: Она, Он и что угодно ещё: Она + Он + вечер; Она + Он + кафе; Она + Он + город… Гармония была даже когда они физически небыли вместе, ибо въевшееся в сознание Стаса слово "Я" вдруг рассыпалось на горстку смешных привычек, утеряло казавшиеся фундаментальными рассуждения о функционировании реальности и заменилось новым понятием "МЫ". Жизнь просто и естественно наполнилась смыслом: она приносила радость. Он стал вгрызаться в ситуации, не пропуская ни единую, видя себя глазами обоих. Он стал раскрывать ситуации, когда они не спешили происходить – и видел себя её глазами. Если он ещё не Бог, имеющий право быть рядом с такой Богиней, так он станет вести себя как Бог до тех пор, пока незаметно для себя не станет Им. Быть Богом, по сути, та же привычка, а они, привычки – вещь приобретаемая, с ними не рождаются. За исключением Лили, наверное. Но, исключение – только зримая печать на правиле.
Так прошла неделя.
Ужин был готов.
В замочную скважину стремительно ворвался ключ.
Стас выскочил в прихожую, но не успел принять у Лили пальто, оно уже улетело в сторону вешалки, неловко повиснув на одном рукаве. На её лице рдела тревога, глаза словно прятались от Стаса, как бы не желая встречаться с его удивлённым взглядом. Она быстро чмокнула его в щёку и юркнула в комнату, успев шепнуть: "Я скоро, любимый, мне срочно нужно… вздремнуть… Я очень устала, я быстро-быстро, разогревай чай!"
Когда Стас, спустя минуту, ушедшую у него на приведение Лилиного пальто на вешалке в нормальное состояние, вошёл в комнату, девушка уже спала глубоким ровным сном. Голова слегка скатилась с подушки, волосы рассыпались, словно на ветру.
Он не знал, как реагировать. И не стал реагировать. Он не знал причин. Она проснётся и всё расскажет, и тогда они вместе посмеются или погрустят, или… ну, в общем, тогда он будет знать, как реагировать. Стас чуть-чуть поцеловал её в волосы и тихонько прикрыл за собой дверь на кухню.
Глава 4.
Тревога! Квартира № 14. Висельник.
МихСэрыч вернулся домой, заглянул на кухню – Зина подогревала бутылочку с молоком для Кеши. Едва уловимое сопение малыша успокоило его, спит ребёнок. Тогда Образ Боярского забрался в настенный календарь, растёкся по собственному изображению лихого усача в шляпе с перьями, для него наступало привычное время сиесты.
Не спалось.
"Заменили, выходит, графа.
Уж как оно не крути, а пусто место не должно быть без пригляду. Какой не какой, а – глаз. Пусть она языка не знает пока, ничего, обучится. Будет потом на двух языках балакать, умная будет. Лин. Имя какое чудное. А красивая… И поклонилась, поблагодарила, значит, воспитанная. Не пропадёт теперь квартира, всё, стало быть, хорошо… Но красивая… Жуть… Там у неё бамбук растёт как у нас трава, шумит на ветру. Бамбук. Бам. Бук. Там лысые улыбчивые божки кивают, тончайшие шелка развеваются как паутинка на ветру, драконы наяву летают и почти все их видят – кроме, конечно, приезжих, для них – драконов рисуют, дабы не обделить. Играют поэты на дудочках, бумкают бамбуком в барабаны. Крррасота… Люди часто говорят про сны, наверное, это тоже самое, что представлять себе что-то, только плюс ещё – возможность побывать там и всё ощутить… В этом плане они снова гораздо совершеннее, чем мы…"
Так размерено текли мысли МихСэрыча, пока он наслаждался минутой покоя в стареньком листке календаря за 79 год. Он представлял себя в далёком Китае, в гостях у Лин. Даже не в гостях, а словно он – эпицентр её мечты: вот он – простудился, и она заваривает ему терпкие иголки можжевельника, поит из пиалы тончайшего фарфора с рисунком красно-чёрного дракона на белых боках; вот ему зябко и она ложится рядом, согревая его своим телом, вдохновляя его упругостью своих форм на борьбу за жизнь… А вот он дарит ей замысловатый в орнаменте шёлковый халат, она чмокает его в нос и бежит к зеркалу – примерять, а он заглядывает в щёлочку бамбуковой ширмы, любуясь её молодостью и её восторгом. "О, Вселенная! – вздыхает МихСэрыч, сотрясая листок календаря, – почему ты так несправедлива к нам? Мне никогда этого не пережить, не понять – что такое "знобит", "упругость", никогда ничего никому не подарить, мне никогда не узнать поцелуй, даже самый торопливый – в нос, и волнительные подглядывания в бамбуковую щель – тоже не про меня…"
И тут дом сотрясся от воя трубы парового отопления.
Сонливость сдуло как взрывной волной, это была ТРЕВОГА! МихСэрыч застыл на секунду, подсчитывая дробный стук в трубном рёве. "14-ая квартира! Все на второй этаж!!!" – ревела труба. МихСэрыч понёсся прямо через потолочные перекрытия, не до вежливости сейчас!
У дверей 14-й квартиры уже творилось столпотворение Образов со всего дома. Пиковая Дама, прикреплённая к этой квартире, орала на языке мысли, что шагу не сделает к себе в дом.
– Мамочки мои!!! – верещала Дама, – он там ТРАВИТСЯ!!!
МихСэрыч заметил, что в этот момент по лестничному маршу торопливо поднималась незнакомка с вуалью на лице, ниспадавшей с маленькой шляпки. Женщина была скорее молода, об этом говорили её лёгкие движения. Она спешила и словно чувствовала творящийся на этой лестничной площадке гомон. Так бывает, что люди ощущают присутствие Обликов, но, МихСэрычу показалось, что она торопится не случайно, а именно не хочет привлекать к себе внимания толпящихся. Этого быть не могло, и в следующий момент МихСэрыч уже думать забыл о незнакомке, всецело поглощённый разворачивающимися тут событиями.
– Мадам Пик, держите себя в руках! – командовал господин Председатель, – срочно объясните, что там у вас происходит? Нельзя терять ни минуты, если по вашей вине пострадает человек, мы вас вышвырнем на помойку!