С самого начала экспедиция 1443 года имела мало общего с тем, что могло бы принести пользу Англии, а больше походила на то, что продвигало интересы Бофортов за Ла-Маншем. Вся кампания была чистейшей авантюрой, поскольку у Сомерсета не было ни военного опыта, ни личной харизмы, чтобы руководить столь масштабной экспедицией — последним крупномасштабным вторжением во Францию во время Столетней войны. Кроме того, это был нехарактерный для прагматичного кардинала риск, полностью противоречивший мирной политике, которую он страстно проводил на протяжении последнего десятилетия. Можно только предположить, что, приближаясь к закату своей жизни, Генри решил, что это последняя возможность удовлетворить интересы Бофортов в северной Франции.
Однако Сомерсет вряд ли оказался подходящим для такого дела человеком. Он не явился на запланированный сбор армии 17 июня, что побудило короля 9 июля яростно письменно порицать своего кузена за задержку с отъездом, которая обходилась королевской казне в 500 фунтов стерлингов в день на питание бездельничающих солдат. Слова короля Генриха были язвительными: он "сильно опечален долгим и беспричинным пребыванием своего кузена по эту сторону моря" и предупреждает, что если Сомерсет не соберет свои войска к отъезду в ближайшее время, то это будет считаться подозрительным поведением[489].
Наказанный герцог должным образом собрал свои войска в Портсмуте неделю спустя и, наконец, отбыл из Англии с армией численностью 600 латников и 3.949 лучников. И снова он отступил от указаний Совета и вместо того, чтобы направиться в Бордо для защиты Гиени, в начале августа высадился в Шербуре (Нормандия). Направившись на юг, к Авраншу и Мортену, Сомерсет вторгся в графство Анжу, которое было предано "огню и мечу". Однако, видимо, по глупости герцог продвинулся на северо-запад и захватил Ла-Герш, расположенный недалеко от бретонской границы, который затем имел наглость вернуть за выкуп герцогу Франциску Бретонскому, предполагаемому союзнику Англии. Несмотря на то что Сомерсет получил большую прибыль от этой сделки, англо-бретонские отношения от этого сильно пострадали, что побудило короля "убедительно попросить" своего кузена прекратить действовать "вопреки пользе" и выплатить Франциску компенсацию[490]. Похоже, что Сомерсет становился вольным капитаном.
После инцидента на бретонской границе он продвигался на юг, пока не достиг Пуансе, где оставался в течение двух месяцев, пока его люди грабили окрестности в поисках еды и припасов. Бомон-ле-Виконт пал в ноябре, а в декабре Сомерсет распустил свою армию, на два месяца раньше назначенного срока. К январю 1444 года он вернулся в Англию, много пообещав, но очень мало сделав[491]. Неудачная экспедиция герцога была дорогостоящим мероприятием для короля, даже с учетом займов у кардинала, и представляла собой растрату ресурсов в тщетной попытке потакать амбициям Сомерсета на севере Франции. Враг уклонился от решающего полевого сражения, что свело кампанию к грабительскому набегу, и, с учетом всех обстоятельств, вся экспедиция была провалена с самого начала.
Джон Бофорт вернулся в Англию находившуюся в состоянии политического и военного замешательства. Дело было не столько в том, что Сомерсет что-то потерял, сколько в том, что он поклялся совершить великие дела и не сдержал своего слова. Он растратил колоссальное количество королевских денег, пытаясь продвинуть свои собственные интересы в Анжу и Мэне — без сомнения, отчаянная попытка, вернуть часть непосильного выкупа, который он заплатил за свою свободу. Предсказуемо, что король и Совет были в ярости от его действий как до, так и во время кампании, и кардинал больше не обладал достаточным влиянием, чтобы защитить племянника от любых обвинений. Сомерсет был отвергнут при дворе и удалился в свои поместья в Дорсете, где 27 мая 1444 года неожиданно умер. Даже его смерть оказалась противоречивой.
В Croyland Chronicle, которая, надо отметить, была написана в стенах враждебного герцогу аббатства, есть предположение, что Сомерсет покончил с собой, узнав, что его будут судить за измену — немыслимый для средневекового ума грех, который обрекал его душу на вечные муки в аду. В хронике говорится: