— Вы довольны этой сценой? — шепотом спросил он, наклонившись к соседке.
— Я хочу сама участвовать в спектакле, только за кулисами, возбужденно прошептала она в ответ.
— В таком случае не будем ждать конца — сказал святой отец — Кардинал Ровере заменит меня за праздничным столом.
— Пойдем скорее, я не могу больше ждать, — нетерпеливо схватила падре за рукав обезумевшая от невиданного зрелища вельможная синьора.
Глава 8
Ни тревожные события в стране, ни претензии французского короля Карла на Неаполь и поддержка его непослушными баронами на севере Италии — ничто не могло отвлечь семейство Борджиа от кровосмесительных похождений. Лукреция, чью пламенную страсть никак не удавалось остудить ее молодому мужу, снова обратилась к интимным услугам своих братьев.
К ее любовникам прибавился старший брат Джованни, герцог Гандийский, который после учебы переехал в Рим и стал советником главы Ватикана.
Две тайны мирно уживались, пока однажды Чезаре не пришел в дом Лукреции без предупреждения. Он отпер замок своим ключом и вошел в спальню сестры. Любовники были настолько поглощены страстью, что не сразу заметили незваного гостя.
— Я не знал, что у нас в семье такая любовь, — произнес Чезаре, наблюдая за переплетенными телами брата и сестры. Лукреция первой пришла в себя.
— Чезаре, дорогой, уж не думаешь ли ты, что имеешь на меня исключительные права?
— Я не ожидал, что мой собственный брат запряжет тебя в такую колесницу.
— Не сердись, — примирительно сказала она. — В конце концов, Джованни знает о нас с тобой и ничего не имеет против.
Она с улыбкой подошла к Чезаре. И хотя глаза юноши сузились от гнева, Лукреция обняла брата за шею.
— Твоя ревность меня удивляет. Разве ты мой муж? — она засмеялась.
Чезаре схватил сестру за руки так сильно, что она вскрикнула от боли.
— Ты уличная шлюха! — зло выпалил он.
Лукреция залилась краской, но тут же овладела собой.
— Чезаре, тебе сейчас лучше уйти, придешь в другой раз, когда одумаешься. Кроме того, — добавила она язвительно, — нам с Джованни надо закончить работу.
Сдерживая гнев, Чезаре испепеляющим взглядом смерил сестру с головы до ног и вышел. Лукреция, сама невинность, повернулась к Джованни.
— Ну и ну, не думала я, что он так себя поведет.
— Мне кажется, Чезаре попросту влюблен в тебя. Глаза Лукреции смягчились. Она уже мысленно простила брата-ревнивца. Джованни сзади обнял ее за груди
и вернулся к прерванному занятию.
— Как ты думаешь, Чезаре в самом деле рассердился?
— Не волнуйся, это долго не продлится.
…Когда братья встретились вечером следующего дня, Чезаре внешне был настроен дружелюбно. Их мать Ванноза им, наконец, сказали правду, — давала прощальный ужин в своем имении в Трастевере — братьям предстояла дорога в Неаполь на коронацию короля Федерико. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что ни один — из братьев не обращался друг к другу напрямую. Однако оба соперника вместе покинули застолье и в сопровождении слуг верхом отправились домой.
Джованни молча покачивался в седле. Прошлой ночью он страстно попрощался с Лукрецией. Его совсем не радовало совместное путешествие с Чезаре. Он понимал, что провинился в глазах брата, и опасался мести.
Едва лошади въехали в узкую темную улочку римского предместья, Джованни получил молниеносный удар по голове. Он удержался в седле и даже инстинктивно выхватил шпагу, однако новый страшный удар свалил его с лошади.
— Он мертв? — спросил голос из темноты.
— Да, синьор, с ним кончено.
— Хорошо, взвали труп на мою лошадь и веди к реке. Это был голос Чезаре. Убийцы, осторожно ступая в темноте, направились к мосту Святого Ангела, где несколько лет назад еще мальчишкой он избавился от своего первого трупа. В том месте, где мусорщики обычно сбрасывали свое добро с тележек, один из убийц повернул лошадь задом к воде, и двое других стащили тело Джованни подальше в реку.
— Хорошо сработано, — сказал Чезаре, направляя лошадь в узкую темную улочку.
В полночь он сказал сестре, что сожалеет о своей горячности и что уже извинился перед Джованни. Лукреция приняла брата ласково, а он любил ее неистово и изощренно, не только удовлетворяя свою похоть, но и мстя этим мертвому сопернику.
Глава 9
Рим был ошеломлен смертью герцога Гандийского, но ни одна душа не приписывала убийство его брату. Даже Лукреция ни о чем не догадывалась. Большинство горожан считало, что этот подлый акт совершен политическими противниками дома Борджиа.
Чезаре не чувствовал никакого раскаяния и уехал в Неаполь на коронацию вполне счастливым. А Лукреция была вынуждена снова полагаться на силу мужа. Увы, он не удовлетворял ее страстную натуру и в конце концов стал ей противен. Несколько месяцев спустя Родриго расторгнул брак дочери с Джованни Сфорца, обвинив его в импотенции. Об этом столько писали и говорили, что молодой аристократ обиделся и в ответ публично обвинил семейство Борджиа в кровосмесительстве.
Лукреция немедленно удалилась на полгода в монастырь Сан-Систо на Аппийской дороге, чтобы избежать скандалов, потрясающих Рим, и соблюсти приличия, диктуемые ее высоким положением. Приезжую поселили в отдельную келью.
Вначале Лукреция была довольна спокойной жизнью вдали от суетного мира, в котором чувствовала себя, как на вершине вулкана, готового вот-вот взорваться. Но, привыкнув к бурной интимной жизни, она стала невыносимо тосковать по ласке. Несколько месяцев спустя здесь, за непроницаемыми каменными стенами, она подружилась с молодой послушницей. Карлотта учила Лукрецию плести корзинки и вырезать из дерева различные фигуры. Они хорошо ладили, и вскоре Лукреция заметила, что неискушенная, наивная Карлотта просто боготворит ее. Оказалось, что девушка, никогда не имевшая любовников, тяжело переносит затворничество. Она ощущала в себе потребность, сути которой не могла понять, хотя по ее сумбурным объяснениям Лукреция быстро распознала причину: девушка переживает чувственную лихорадку.
Привлекательная, черноволосая Карлотта волновала Лукрецию. Удовлетворяя явное любопытство подруги, она во время прогулок кое-что рассказывала ей о своей интимной жизни. При этом всегда преувеличивая жестокость мужчин, представляя их как бесчувственных животных.
— Я бы не вынесла такого бесцеремонного обращения с собой, — сказала Карлотта однажды утром, прогуливаясь с подругой вдоль речушки, заросшей лилиями. — Это было бы ниже моего достоинства.
Лукреция осмелела.
— Да. В выборе между мужчиной и монастырем я бы предпочла уединенное существование в этих стенах. Но, к счастью, две женщины могут утешиться друг с другом.
Девушка удивленно подняла тонкие брови.
— Как? Вместо мужчины?
— Да, Карлотта. Женщины такие нежные и чуткие, а мужчины в акте любви думают лишь о своем удовольствии.
— Но…
— Послушай, милая. При всем уважении к игуменье и к индивидуальному праву на выбор своей судьбы любая женщина, которая запирается в келье, проявляет страх перед миром и собственной природой. Вера в Бога этого не оправдывает. Посмотри на здешних монахинь. Большинство из них безобразны и глупы, они не знали и никогда не узнают настоящего счастья.
Она взяла Карлотту за руку.
— Но ты не такая. Ты прелестна, полна жизни и рано или поздно вырвешься к свету, как птица из клетки.
В глазах девушки показались слезы — столь искренней была ее благодарность Лукреции за добрую надежду.