Билл покачал головой:
— Англичане не швыряют деньги на ветер. Это явно американский псих. Ну и что ты собираешься с этим делать?
— А что бы сделал ты, Билл?
— Будь я проклят, если знаю. Звучит привлекательно, но мне нужно заниматься нашим бизнесом.
— Повторяю тебе, что это больше не мой бизнес! Однако…
— Тут есть целых два «однако» — Джоан и Шмули. Ты говорил об этом со своей фрау?
— Нет, побоялся. Она ничего об этом не знает.
— Ну и брак у вас! Почему?
— Потому что она работающая жена. На что, по-твоему, мы живем? Не на те же несколько баксов, которые я получаю, подрабатывая на дорогах.
— Тогда я с ней поговорю.
— Ты на ней не женат.
— Я ни на ком не женат, — напомнил Билл.
— Не могу же я просто так уйти из дому в погоне за отсутствующей половинкой тысячи баксов, которая может оказаться несуществующей. Тем более после той истории с товарным поездом. Или могу?
— Ты начинаешь рассуждать как этот недотепа Гамлет.
— Джоан не простит мне второй такой выходки. Она и так считает меня ни на что не годным.
— Значит, ты откажешься?
— С другой стороны, как я могу отказаться? Это выглядит такой заманчивой перспективой.
— Перспективой чего? Вот в чем вопрос.
— Не знаю. Потому она и заманчивая.
— Тебе лучше поскорее принять решение.
— Поэтому я и пришел к тебе, — сердито отозвался Кит Палмер.
Во внешности Линн О'Нил было нечто, напоминающее о бескрайних просторах, — особенно когда она смеялась, что происходило теперь. Она вызывала в памяти кинофильмы с ветром прерий, раздувающим длинные каштановые волосы, крытыми фургонами, вереницей тянущимися к западу, ружьями на коленях, обтянутых длинными юбками, и взмыленными лошадьми. От нее исходил аромат свежескошенной луговой тимофеевки, доносимый утренним ветром. Впрочем, все это достигалось с помощью косметики, поскольку Линн была типичной девушкой шестидесятых годов двадцатого столетия. Когда она в последний раз сидела на лошади, та сбросила ее, что привело к перелому трех ребер.
Линн смеялась, вскрыв квадратный конверт, не потому, что из него выпали деньги — это вызвало не смех, а вопль, — а из-за нелепой идеи купить полис страхования жизни. Она не имела ничего против страхования, как такового, но твердо намеревалась дожить до ста лет или по крайней мере до пятидесяти. К тому же оставить страховку ей было решительно некому. А если бы она и была склонна к подобного рода сделкам, то определенно не стала бы покупать полис у Тома или Дика… нет, его звали Харри. Это был весьма расчетливый и неприятный субъект. Линн не согласилась бы ничего у него покупать, а тем более назначать ему свидание, даже если бы он был единственным мужчиной в Уэгон-Спрингсе. Из его ноздрей торчали рыжие волосы, а под куполообразным лбом тошнотворно поблескивали ядовито-зеленые рыбьи глаза.
— Эй! — воскликнул Харри. — Чего это вы разбрасываетесь американскими деньгами, мисс О'Нил?
— Они просто выпали, — отозвалась Линн. — Прошу прощения. Обычно я не вскрываю почту, когда с кем-то разговариваю, но этот конверт выглядит так странно, что я умираю от любопытства.
— Развлекайтесь — я не возражаю, — сказал Харри, чудодейственным образом изгибая свою тощую шею, чтобы заглянуть в письмо.
Линн дважды прочитала письмо Хендрика Брасса. Потом она открыла рот, произнесла «о!» и прочитала его в третий раз.
— Кто-то оставил вам денежки? — пыхтя, спросил Харри.
— Не совсем, — ответила Линн. — Не знаю, что с этим делать.
— Позвольте мне. — К ее изумлению, Харри выхватил у нее два листа веленевой бумаги и начал читать.
— Эй! — Линн сверкнула глазами. — Это мое письмо!
— Мой совет — оставить деньги, а письмо выбросить. Теперь что касается этого полиса…
— Как-нибудь в другой раз. — Линн поднялась.
— Значит, отложим на некоторое время?
— Откладывайте это сами, Харри. — Линн направилась к входной двери. Вернувшись sans[7] Харри, она подобрала стодолларовую купюру и разрезанную кривыми ножницами половинку тысячедолларовой, после чего прочитала письмо в четвертый раз. На Западе, где мужчины оставались мужчинами, Линн приобрела немалый опыт в преодолении искушений. Мог ли этот Брасс преследовать какую-то корыстную цель? Судя по письму, он старик, но это ничего не значит — старики часто бывают прилипчивыми. С другой стороны, в его стиле ощущались юмор и изящество, не вязавшиеся с назойливой похотливостью. В конце концов, все это может обернуться шуткой.