– Или у них такой бордель.
– Возможно.
– У нас в Небесном Королевстве нет борделей, мы считаем соитие священным актом, – из тени материализуется Лоркан.
Интересно, давно он там стоял и зачем?
Я стираю с лица все следы интереса и отворачиваюсь, притворяясь, будто его здесь нет. Возможно, тогда он действительно исчезнет.
– Тогда кто здесь живет? – спрашивает Феб.
Я осуждающе смотрю на него.
– Молодняк.
Феб вскидывают светлую бровь.
– Вы забираете детей от родителей?
Я было собиралась уйти, но задерживаюсь, чтобы услышать ответ.
– Нет. Птенцы, как мы называем самых маленьких детей, живут с родителями до тех пор, пока не решат покинуть гнездо. Тогда им бесплатно предоставляют жилье здесь или на севере, где они живут до тех пор, пока не овладеют каким-нибудь ремеслом и не станут полезными членами общины.
Вторая бровь Феба приподнимается.
– Представители всех классов получают бесплатное жилье?
Лоркан оглядывает свой народ, глаза сверкают в темноте, как раскаленные угли.
– У воронов нет деления на классы.
– У вас есть король, – бросаю я, не в силах сдержаться. Мой самоконтроль оставляет желать лучшего, и, вероятно, именно поэтому Лоркану удается с такой легкостью читать мои мысли.
Угол челюсти Лора дергается.
– Как тонко подмечено, Биокин.
На его сарказм я поджимают губы.
Наша беседа – или, если говорить начистоту, перебранка? – не остается незамеченной. Уровень шума значительно снизился, поскольку большинство воронов в открытую наблюдают за нами.
Какой-то юноша подходит и протягивает Лору кружку, руки слегка дрожат. Капля жидкости выплескивается и шлепается на гладкий блестящий камень у его ног. Он слегка склоняет голову и говорит фразу, заканчивающуюся на «Морргот».
– Тапофф, – произносит Лоркан, после чего принимает металлический кубок из рук юноши и пьет.
В отличие от наших королей, никто не пробует его питье на случай, если туда добавят яд или соль, или кто знает, что еще люди пытались подсунуть нашим правителям.
Веришь или нет, Фэллон… – Его золотистые глаза находят мои поверх края чашки. – Ты единственный ворон, желающий мне смерти.
Я не отвечаю – ни вслух, ни по мысленной связи, – и просто ухожу.
Ты не спрашивала о моей матери. – Его слова замедляют мой побег.
Не поворачиваясь, я отвечаю:
А ты не спрашивал о моих натертых сосках, но я же тебе рассказала. Скажи, пожалуйста, предстоит ли мне встреча и с твоим отцом?
Мой отец погиб до того, как шаббины даровали нашему клану магию. – У Лора такой мрачный голос, что я жалею о своем вопросе. Он тяжело сглатывает. – Мама хотела бы с тобой поужинать.
Я ужинаю с Фебом.
Приглашение распространяется и на него.
Мы не проголодались.
Мгновение спустя я слышу, как Феб говорит:
– Умираю с голоду! Мы с удовольствием поужинаем с вами и вашей матушкой.
Я оглядываюсь, надеясь, что друг согласился поужинать с чьим-нибудь еще сыном, но, разумеется, он кивает Лоркану, который, должно быть, озвучил предложение одновременно с тем, как забросил мне в голову. Да без разницы! Как по мне, Феб может ужинать с любым вороном в королевстве.
Я иду дальше, и плевать на усталость. Увы, когда поворачиваю голову, то сталкиваюсь с женщиной, несущей напитки, и все проливается на меня, прежде чем посуда рушится на камень с грохотом, который эхом отдается в барабанных перепонках еще долго после того, как последняя кружка перестает катиться.
Несмотря на тусклое освещение, я замечаю, как бледнеет женщина.
Поскольку столкновение произошло по моей вине, я бормочу извинения, вряд ли ей понятные, и одергиваю мокрую рубашку, приклеившуюся к коже, затем пытаюсь выжать часть красноватой жидкости.
Вдруг на плечи ложится тяжелая ткань, заставляя меня вздрогнуть и замереть. Я начинаю благодарить, но слова замирают на губах: разумеется, кто еще мог броситься мне на подмогу, как не король собственной персоной?
Я хватаюсь за края чужого плаща.
Прошу, не снимай. Может, тут и темно, но у воронов непревзойденное зрение. Я хочу быть единственным мужчиной, знакомым с очертаниями твоего тела.
Поздно спохватился, – отвечаю я. Его зрачки сужаются. – Данте прекрасно знаком с каждым миллиметром моего тела.
Очертания Лора расплываются из-за дыма, который сгущается до такой степени, что я задерживаю дыхание, боясь задохнуться.