С рычанием Карса ринулся вперёд. Заклятье сверкнуло, брызнуло, а затем остриё гарпуна пробило грудь колдуна насквозь и вышло наружу через спинку кресла. На сером лице застыло недоумённое выражение, чародей в последний миг поймал взгляд Карсы, а затем из его глаз ушла жизнь.
— Уругал! Узри гнев теблора!
За этим звонким криком последовала тишина, затем — медленный стук капель: кровь стекала с кресла колдуна на ковёр. Что-то холодное коснулось души Карсы, дыхание кого-то неведомого, безымянного, но преисполненного лютой ярости. Заворчав, урид стряхнул это чувство и огляделся. Высокая по нижеземским меркам каюта была выстроена из того же чёрного дерева. В уключинах на стенах мигали масляные лампы. На столе лежали карты и диаграммы, но прочесть знаки на них теблор не мог.
У двери послышался какой-то шорох.
Карса развернулся.
Торвальд Ном вошёл, оглядел трупы, затем уставился на сидящего колдуна, пришпиленного гарпуном к креслу.
— О гребцах можешь не беспокоиться, — проговорил даруджиец.
— Они рабы? Тогда мы освободим их.
— Рабы? — пожал плечами Торвальд. — Не думаю. Их не сковали цепями, Карса. И учти, голов у них нет. Повторяю: не думаю, что нам стоит беспокоиться по их поводу. — Человек шагнул вперёд и принялся разглядывать карты на столе. — Что-то мне подсказывает, эти беспомощные ублюдки, которых ты только что перебил, тоже не знали, куда плыть…
— Они победили в морском сражении.
— Много же им это принесло пользы.
Карса стряхнул кровь с лезвия меча и глубоко вздохнул:
— Я ни перед кем не встану на колени.
— Я мог встать на колени дважды. Может, им бы хватило. А теперь мы знаем не больше, чем до того, как увидели этот корабль. Да и вдвоём мы не управимся с судном такого размера.
— Они сделали бы с нами то же, что и с гребцами, — заявил Карса.
— Возможно. — Торвальд присмотрелся к одному из трупов у своих ног, осторожно присел на корточки. — Варвары какие-то на вид — то есть по даруджийским меркам. Тюленья кожа — значит, они настоящие мореходы. И связки когтей, клыков и ракушек. Тот, что сидит в кресле, был чародеем?
— Да. Не понимаю я таких воинов. Почему не взять в руки мечи и копья? Колдовство их — жалкое, но они почему-то слепо в него верят. Только посмотри на его лицо…
— Он поражён, да, — пробормотал Торвальд и покосился на Карсу. — Они так верят в чары, потому что магия обычно работает. Противники, как правило, не переживают встречу с заклятьем. Поскольку колдовство разрывает их на куски.
Карса вернулся к двери. Вскоре за ним последовал Торвальд.
Оба поднялись на центральную палубу. Карса принялся раздевать трупы, сперва отрезал уши и языки, потом выбрасывал голые тела за борт.
Некоторое время даруджиец молча наблюдал за ним, а затем направился к отрубленным головам.
— Они глазами следят за всем, что ты делаешь, — сообщил он Карсе. — Это просто невыносимо. — Человек сорвал шкуру с ближайшего свёртка и завернул в неё одну из отрубленных голов, затянул тесёмки. — Тьма им больше подойдёт, учитывая все обстоятельства…
Карса нахмурился:
— Почему ты так говоришь, Торвальд Ном? Что бы ты сам предпочёл: видеть всё вокруг или тьму?
— Почти все здесь — тисте анди. А немногие люди — слишком похожи на меня.
— Кто это — тисте анди?
— Такой народ. Некоторые из них сражаются в рядах освободительной армии Каладана Бруда в Генабакисе. Говорят, древний народ. В любом случае они поклоняются Тьме.
Карса вдруг почувствовал сильную усталость и присел на ступеньках, ведущих на бак.
— Тьме? — пробормотал урид. — Тьма, которая ослепляет воина, — странный объект для поклонения.
— Зато, быть может, самый реалистичный, — отозвался даруджиец, заворачивая в шкуру очередную голову. — Сколько из нас поклонялось тому или иному богу в отчаянной надежде как-то повлиять на собственную судьбу? Мы молимся знакомым ликам, чтобы оттолкнуть подальше свой страх перед неизвестностью — непредсказуемостью будущего. Кто знает, возможно, тисте анди — единственные среди нас взыскуют истины, которая кроется в небытии, в забвении. — Старательно отводя глаза, человек подобрал ещё одну чернокожую, длинноволосую голову. — Хорошо, что у этих несчастных нет глотки, чтобы производить звуки, иначе мы бы вынуждены были слушать жуткий спор.
— Так ты сомневаешься в собственных словах!