Билли схватил пса за ошейник и оттащил назад к грузовику. Он посадил Хьюго на переднее сиденье, потом обошел машину и взял ящик с инструментами. Он прихватил стремянку и пилу. У него закружилась голова от этого золотистого света, от сухого коричневого жара августа. Он подумал о том лете, когда мальчику было четырнадцать, когда Мег стояла, обхватив себя руками, когда он хотел поцеловать ее в губы. И плевать, если его вмешательство в происходящее сочтут уголовным преступлением.
Он поставил стремянку и обрезал веревку. Работа была быстрой и ужасной. Но удар тела о землю оказался мягче, чем он воображал. Как будто перышко упало.
Когда Билли Гриффон сделал первый шаг к дому, он услышал лай собаки, запертой в грузовике. Это был самый тяжелый и трудный шаг в его жизни. И спустя годы он будет помнить душистый горошек, что рос прямо у двери, он будет помнить, как запел пересмешник, устроившись высоко на сосне. Плотники с Род-Айленда схалтурили, сейчас он ясно это видел, и застекленную дверь, которую они поставили, перекосило. Билли сделал бы это лучше. Он бы не стал торопиться.
Когда она попросила его избавиться от груши, он не стал спорить, как мог бы другой на его месте. Он просто пришел к ним на участок, когда все листья облетели, а плоды устлали землю, и срубил проклятое дерево.
Люди покупают дома по самым разным причинам: кто-то в поисках убежища, кто-то для утешения, для любви или для того, чтобы вложить деньги. Кэтрин и Сэм купили себе летний домик, потому что они шли ко дну, и это был первый клочок твердой почвы, за который, как им показалось, они смогут уцепиться.
Это была ферма с зелеными ставенками на самой окраине Кейп-Кода, обшитая белыми досками. Лет двести тому назад в поле за домом стояли деревянные корыта, в которых хранили устриц. Здесь росли кормовая репа со спаржей, а еще душистый горошек. Риелтор рассказал им, что повсюду в городе почва была песчаной и на ней мало что росло, а вот эта земля была плодородная. Горы навоза с фермы, слой удобрений из измельченных раковин устриц — все это дало акры яблонь и персиковых деревьев, цветущих по весне розовым цветом. И сирень — такую высокую, что человек мог полностью укрыться под ее ветвями и ничего не слышать, кроме жужжания пчел.
Это было как раз то самое, чего так хотели и Кэтрин, и Сэм — заползти под покров зеленых листьев и веток и спрятаться от того года, который им пришлось пережить, года, в котором они все еще застряли, когда решили потратить сбережения на покупку фермы. Они пришли в восторг, когда риелтор сказал им, что там есть склон холма, весь поросший низкорослыми кустиками черники, из которой получается великолепное варенье. Был там и отдельный огород с июньской клубникой и летней малиной, такой кислой, что от одной-единственной ягодки весь рот сводило. А еще там было полно места и для своих овощей — правда, их деток, мальчика и девочку, Уокера и Эмму, десяти и шести лет, вряд ли можно было уговорить есть латук и огурцы, пусть даже и выращенные своими руками.
Конечно же, все это великолепие они должны были увидеть в своем воображении, поскольку стояли они там в январе месяце. И все же, поддавшись порыву и не откладывая решение в долгий ящик, они сделали предложение на месте, глупо согласившись на завышенную цену за дом, который никто больше не хотел покупать. За дом, который был выставлен на продажу уже больше года.
Но Кэтрин и Сэм были двое отчаявшихся, тонущих людей, стоявших на холоде с риелтором и глядевших на то, как садится солнце, и на то, что скоро станет их землей. Летний домик никогда не входил в число необходимых покупок, но это решение было особенно опрометчивым, безрассудным капризом во время хаоса, принятым как раз в тот момент, когда большинство людей стараются избегать любых серьезных перемен. И все же они шли напролом, они решились на резкую перемену веры, направленную на то, чтобы убедить их самих в том, что, хотя земля под панцирем льда, а вокруг расстилается пейзаж с голыми и незащищенными от ветра деревьями, еще свершится лето. И, восстанавливая повседневную жизнь, на медленном огне плиты будет булькать варенье.
Их освободили на один день от дежурства в больнице, на тот самый заледенелый день на Кейп-Коде, пахнувший солью и соломой. Из города их отпустили близкие друзья, которые только посмотрели на них разочек и тут же настояли, чтобы они уехали куда-нибудь и постарались хорошенько развлечься.
Их друзья понятия не имели о том, что Кэтрин и Сэм больше не развлекались, да и разговаривать друг с другом перестали много месяцев назад. Например, пока ехали на Кейп, они даже не пытались заговорить, хотя этот день и был у них выходным. Казалось, нет смысла говорить о чем-либо, кроме состояния здоровья их дочери. И пока ехали, они смотрели в окно молча, две вялые фигуры, продолжавшие существовать, несмотря на то что капля за каплей жизнь медленно вытекала из них, опустошенных паникой и страхом.