В столовой задвигали стульями, слышно, как все пошли в гостиную.
Вдруг в кабинет вошел Федя Мельников и остановился, притворяя за собою дверь.
— Елена Ивановна, вы здесь? Что с вами?
Елена улыбнулась.
— Ничего особенного.
— Как — ничего? — Федор подошел, сел на диван лицом к Елене, на почтительном от нее расстоянии. — Вы какие-то сегодня задумчивые: сидите одни и к гостям не идете. Не рады, что ль?
— Что вы, Федя! Я всегда рада вас видеть. А гости не ко мне приехали, я и сама-то здесь чужая.
— Вот тебе и раз! — Федор рассмеялся тонким, заливчатым смешком. — Почему чужая? и как это не ваши гости? Что касается меня, то ведь вы знаете из- за кого сюда езжу!
Елена потупилась.
— Нет, не знаю.
— Знаете, да только никакого внимания не обращаете. Все смеетесь, а мне не до смеху!
Федор вздохнул.
— Я не смеюсь, — серьезно сказала Елена.
— Эх, Елена Ивановна, простой я человек, необразованный, пренебрегаете вы мной! И о чувствах моих, — Федя ударил себя в грудь, — конечно, знаете, только никогда мне прямо не говорите, всегда уклоняетесь. Измучился я! — Большие мужицкие руки Федора дрожали, голос оборвался. — Сейчас у меня такое на душе: либо пан, либо пропал! Не могу больше, скажите мне прямо!.. — Он слегка придвинулся к Елене.
— Что вам сказать?
— Ну, скажите, чтобы я отвязался, исчез!
— Что вы, Федя!
— Измучился! Жизнь не мила! Провалиться мне, что ли, куда-нибудь? Елена Ивановна! я и ехать-то сюда не хотел, но пущай уж один конец! Все равно мне! Не мастер я говорить, но за вас, Елена Ивановна, жизнь отдам: то есть, ежели она вам нужна на что-нибудь — возьмите!
Елена молча смотрела на него глубоким, говорящим взглядом. Она не была красива, но большие серые, выразительные глаза в этот момент были прекрасны.
— Я согласна, Федя, — тихо сказала она.
Федор вскочил.
— Как?! Что?! — закричал он радостно. — Елена Ивановна! Господи! вы что-то сказали, или я с ума сошел?
— Я согласна быть вашей женой — внятно и раздельно, с застывшим лицом сказала Елена. — Так к передайте дяде!
Вскочила, быстро прошла через кабинет в столовую, оставив дверь открытой.
Федор стоял с разинутым ртом и растопыренными руками: у него словно отнялся язык. Кинулся за ней, но ее платье уже мелькало по лестнице наверх.
Из гостиной доносилось пение Варвары:
— Елена Ивановна! — жалобно взывал на лестнице тонкий, срывающийся голос Федора, заглушаемый музыкой и пением Варвары…
Из гостиной молодежь перекочевала в обширную комнату зимнего сада. Доносились молодые голоса, пение и взрывы смеха.
В гостиной остались только старики.
Горничная Катя раздвинула ломберный стол, крытый зеленым сукном, положила нераспечатанную колоду карт, приготовляла мелки.
— Ну, карты на столе, пора и за дело! Э-хе-хе!
Блинов благодушно улыбался.
— А что ж время терять? В преферансик, что ли, по маленькой?
— Я только и умею, что в преферанс, — вздыхала Настасья Васильевна.
— И я тоже эту игру предпочитаю. Игра умственная, головным шарикам упражнение, не то, что стуколка, не дай бог азартная игра! А преферанс игра благородная, знай шарики работают! — Блинов постучал себя по лбу.
— Знаем мы эти шарики, — возразил Сила. — В прошлый раз разъехались перед заседанием на часок, а просидели до утра, заседание отменили, лошадей отослали: насилу через сутки жены по домам развезли!
— Всяко бывает. По совести говоря, я бы тыщу рублев дал ворожее, чтобы от карт отворотило, но не могу отстать. Тянет, хоть ты что!
— Азартные вы оба, а я этого вашего азарту совсем не понимаю: сыграю игру-две, и скучно станет. Только тогда и играю, когда гости соберутся.
— Какая ты картежница! — с пренебрежением возразил Сила. — Что с тобой играть, что с болваном — все одно! Астрономия у тебя в голове-то.
Настасья Васильевна насупилась.
— Да, астрономия — страсть моя. Когда посмотришь в трубу на звезды — вся наша жизнь пустяками кажется.
— Ну, не все же на небо смотреть, Настасья Васильевна, иногда и до нас, грешных, с облаков спуститесь.
— Я и сама грешница. Небо-то высоко, до звезд далеко. Ну, готово, что ли? — спросила она Катю.
— А четвертого-то партнера и нету! — рычал Сила. — Где же Федор?
— Они с Еленой Ивановной наверх пошли, — ответила Катя.
— Подь, позови его!
Сила Гордеич, Блинов и Настасья Васильевна сели за карточный стол.
Из зимнего сада, смеясь и галдя, вернулась вся компания: Варвара, барышни, Митя, Костя и Кронид.
— Что же будем петь, господа?
— Тройку!
Все запели разрозненным, нестройным хором:
В дверях появился Федор с сияющим от счастливой улыбки лицом и заорал не в тон:
Все засмеялись.
— Замолчи ты! — закричал Костя. — Песню расстроил! Медведь на ухо тебе наступил!
— Федор! — зычно, делая вид, что сердится, крикнул из-за стола Сила: — где ты там пропадаешь? Сидим, ждем его, как путного, а он…
— Сила Гордеич! — с беспричинной радостью раскрывая объятия и смеясь, с возбужденным видом отвечал Федор, подходя к столу: — вот я, здесь! «Не брани меня, родная!» Ха-ха! В ударе я нынче, вроде как без вина пьян, ей-богу! Счастливый нынче день у меня! Берегись, душа, потоп будет!
Он сел на свое место и, сделав широкий жест, заявил:
— Играю сегодня без проигрыша!
Сила Гордеич засмеялся, взглянув поверх очков:
— Ну, это еще бабушка надвое сказала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет! Что-то уж больно весел ты. Не хватил ли за галстук? Сдавай-ка!
Блинов постучал себя по большому лысому лбу.
— Ну, шарики, работайте! Рра-ботай-те, шша-рри-ки!
Варвара заиграла вальс. Костя закружился с маской в цыганском костюме, Митя — с боярышней.
В длинные венецианские окна старинного дома смотрели ветки акаций, покрытых снегом, светила зимняя луна, освещавшая безмолвные снежные поля, печально уходившие в безграничную даль.
Блинов проигрывал, горячился, стучал себя по лбу костяшками пальцев и, замахиваясь картой, прежде чем бросить ее, кричал о шариках.
Везло Мельникову: на игорном столе уже лежала перед ним с пригоршню мелкого серебра.
Сила смеялся.
— Везет ему сегодня, как незаконнорожденному!
— Значит, в любви не везет, — шутила Настасья Васильевна.
— Не могу и этого сказать. Когда человеку везет, то уже везет во всем!
— Ой ли?
— Да уж верно!
— Ну, дай бог нашему теляти волка поймати!
— Я сам норовлю, как бы у чужого дяди овечку сманить.
— Ты, я вижу, молодец, да только на овец, а на доброго молодца сам овца! Ну-ка, сдавай, нечего зубы заговаривать!
— Эх, шарики, р-работайте! — волновался Блинов, держа карты веером.
Молодежь все время танцевала. Костюмированные гостьи не снимали масок. Костя танцевал с цыганкой.
В перерыве танцев она сказала, обмахиваясь веером:
— Жарко здесь. Пойдем в сад!
Комната зимнего сада, заставленная широкими пальмами, магнолиями и другими растениями, сверху освещалась матовым шаром, дававшим иллюзию лунного света.
— Очаровательная цыганка, не пора ли снять маску? — насмешливо спросил молодой человек.
— Ах, нет! Ни за что! — играя веером, жеманно смеялась маска.
— Сними, ведь жарко!
— Нет, нет!
— Но почему же?
— Который из вас Дмитрий?
— Ах, ты не знаешь даже, который из нас Дмитрий? Я Дмитрий! Я разговаривал с тобою раз пять по телефону.