— Кто?
— Твоя мать и Варвара.
— Как же не понимать? Я и то понимаю: у Вари — зависть давнишняя. Папа на меня столько денег тратит: и по заграницам лечили, и здесь, а ее в черном теле держат.
— Ну, не очень-то много давали и тебе, а здесь я в гостинице за всех и за все заплатил… Без копейки остался…
— Неужели? Это недоразумение. Как же мы теперь будем без денег? Чтобы уволить сиделок, надо расплатиться с ними, а мамаша денег на это не даст.
— Я послал телеграмму в Петербург… На днях переведут. Это все Варвара мудрит.
Наташа лукаво улыбнулась.
— Мне завидует, а вас ненавидит.
— За что?
— За то, что на мне женились… Ведь до нашей свадьбы она вас до небес превозносила, а вы меня, калеку, предпочли. Вот и злится с тех пор.
Валерьян отмахнулся.
— Ерунда! Никаких чувств с ее стороны никогда не замечал.
— Чувств не было, а честолюбие было. Ну, да это старая история, пора забыть.
— Вышла она замуж за знаменитого человека. Отчего же, как только Варвара около нас — как будто в дом змея заползла: вот-вот ужалит?..
— Что делать, Валечка. Надо войти и в ее положение: мужа она любит, а помочь ему не может: родитель гроша для него не даст. Пирогов бедствует. Тут поневоле змеей на всех зашипишь… Ох, Валечка, устала я от этих дрязг. Вот выздоровею — уедем куда-нибудь подальше от родных.
— Ну, а как твой плеврит?
— Подживает. Только доктор требует, чтобы я не волновалась.
— А Варвара нарочно науськивает сиделок, чтобы раздражали тебя. Это ясно теперь. Не известно, кого из нас она больше ненавидит. Тут — не дрязги, а злоба.
Она твоей смерти добивается!.. — кричал Валерьян, побледнев и сжимая кулаки. — Девиц этих я сменю, как только деньги получу… Пойду сейчас узнаю, как она объясняется с сиделками. Думаю — врет все!..
Валерьян вышел в коридор и остановился, заслышав громкий разговор в комнате Настасьи Васильевны.
— Денег-то у них нет, мамаша. Имейте это в виду! — говорила Варвара.
Послышался жесткий смех старухи.
— А мне какое дело? Он — муж, должен деньги добывать. Да и Наташе недавно отец перевел; куда дели? Я вот напишу, что даже в гостинице пришлось за зятька платить. Ты ведь по всем счетам отдала.
Ответы Варвары Валерьян не расслышал.
— Сиделки жаловались: очень капризничает сестрица, уволить их собирается, а денег-то и нет.
Старуха опять засмеялась и ответила что-то невнятное.
— Я долг свой исполнила, а распускать капризы тоже нельзя.
— Мученица вы, мамаша! Всегда мне было жалко вас.
Валерьян повернул назад и долго ходил по коридору, взволнованный услышанным. Повторяется старая история. Было ясно, что Варвара «сэкономила» несколько сотняжек за его счет. До чего дошла Варвара! Тут не одна корысть: одновременно она восстанавливает родителей против него и Наташи, клевещет на обоих. Рассказывать об этом больной — значит нанести лишний удар, исполнить затаенное желание Варвары. Но как защитить Наташу от предательства сестры и безумной матери? Нет, он ничего не расскажет ей. Нужно только устранить этих ужасных, быть может подкупленных, сиделок. Придется ждать несколько дней, когда пришлют деньги. Варвара умышленно оставила его без гроша, а теперь они обе хотят насладиться его унижением, да и Наташу унизить. Кто знает, что у них на уме? Может быть, действительно намерены этой мелкой травлей вызвать смертельный исход болезни… Вот в чьих руках жизнь Наташи! А он — бессилен… Попался в расставленную ловушку двух злобных, низких и не совсем нормальных старых баб… Не обидно ли, что они почти совсем его заклевали?
Он долго ходил, обдумывая невыносимое положение.
Вернувшись в комнату жены, Валерьян нашел там высокую старуху в простом ситцевом платье, с морщинистым, добродушным лицом, сидевшую у изголовья больной. Гостья что-то рассказывала, а Наташа слушала, опираясь на подушки и радостно улыбаясь. Лицо женщины напомнило ему нечто знакомое. При входе Валерьяна она почтительно встала.
— Валечка, знаете — кто это? — весело спросила Наташа. — Сусанна Семеновна, мать Евсея! Помните Виллафранку?
Валерьян улыбнулся и, протянув руку Сусанне Семеновне, сказал:
— Я виноват перед вами: должен был сам отыскать вас! Да вот видите — жена хворает!
— Что вы, батюшка, Валерьян Иваныч, до меня ли вам было? Болезнь-то не шуточная. Хорошо, что все обошлось благополучно. Уж я сама, как только узнала, что вы здесь, сейчас же и пришла. Вот с супругой вашей имела счастье познакомиться.
— Мне ваш сын наказывал непременно с вами повидаться, если буду в Харькове. Пишет он вам?
— Пишет постоянно… И про вас писал. Вот только не знаю, как он живет. Не бедствует ли? Здоровье у него плохое. Пишет, что ничего, да ведь материнское сердце не обманешь: чувствую, тяжело ему там, по России скучает. Супруга его померла здесь, на моих руках. Сколько слез да горя было: молодая женщина!
Валерьян вспомнил свое обещание «врать», если встретит мать Евсея, и на вопросы Сусанны о сыне отвечал уклончиво.
Старуха вздохнула.
— Видно, уж не доживу, когда ему можно будет вернуться.
— Доживете, — улыбалась Наташа. — Придет революция — и вернется.
Сусанна Семеновна замахала руками.
— И не говорите!
— Что вы тут делаете? Чем занимаетесь? — переменил разговор Валерьян.
— Повивальная бабка я, и по массажу в больнице работаю, а дочка моя на медицинских курсах.
— Сколько лет вашей дочке?
— Да уж двадцать. Года через два кончит курс, а теперь у нее летние каникулы, уроков ищет…
Вошла сиделка — сухая девица с колючим выражением лица, удивленно смерила взглядом умолкнувшую Сусанну и сказала холодным тоном:
— Без разрешения Настасьи Васильевны вход посторонним сюда строго воспрещается. Потрудитесь удалиться!
Сусанна Семеновна поднялась в замешательстве. Наташа побледнела.
— Это совсем вас не касается, резко сказала она сиделке. Голос ее задрожал.
— Нет, касается. Я обязана доложить Настасье Васильевне. Вам от нее нагорит.
— Настасья Васильевна — моя мать, а вы могли бы повежливее разговаривать.
Сиделка презрительно усмехнулась.
— Знаю, что мать. Но если тут будут шляться без разрешения всякие… личности…
Расширенные глаза Наташи засверкали гневом.
— Идите, позовите Настасью Васильевну.
— Вы не можете мне приказывать, — возвысила голос сиделка. — Не вы мне деньги платите, да у вас и нет их. Командуете, а сами нищие!
— Уходите! — твердо сказала Наташа.
— Мы тех уважаем, кто нам деньги платит. У вас нет ни гроша, так и молчите. Нам известно.
Вмешался Валерьян.
— Надеюсь, вы понимаете, что после такого разговора не можете больше ухаживать за больней, — изо всех сил сдерживая себя, спокойно сказал он сиделке. — Сегодня же вас освободят от ваших занятий.
— А это — еще как решит Настасья Васильевна, — отрезала сиделка, выходя из комнаты.
Наташа выразительно взглянула на мужа. Губы ее дрожали.
— Сиделка не свои слова говорит, — в волнении бегая по комнате, крикнул Валерьян: — ее научили, и я знаю — кто!
— Не лучше ли уйти мне? растерянно спросила Сусанна Семеновна.
Валерьян и Наташа в один голос стали упрашивать, чтобы она ни за что не уходила.
Вошел профессор.
При его появлении все замолчали. Валерьян представил ему мать доцента зоологии Евсея Тимофеева.
Профессор горячо пожал ее руку.
— Знаю вашего сына. Вместе кончали университет. Светлая голова, большой души человек. Больно, что таким людям приходится эмигрировать.
Он сел к изголовью Наташи и, привычно взяв ее руку, спросил:
— Как самочувствие?
Сосчитав пульс, он нахмурился.
— Гм! ничего не понимаю. Что случилось? Вы опять волновались?
Все молчали.
— Вам необходимо полное спокойствие. Надеюсь — не лечебница служит причиной того, что за последнее время замечается ухудшение пульса. Необходимо полное спокойствие, никаких волнений, иначе может быть рецидив. Полный покой! — повторил он, вставая. — Только тщательный уход и отсутствие волнений могут привести вас к выздоровлению.