— Но вы не докончили песни.
— Да? Вас интересует этот пустячок? Ну, дальше поется так:
— Очи, очи! — с добродушной иронией проворчал Василий Иваныч. — Ах, уж эти сочинители романсов! Пишут для теноров и сопрано — и все про очи, будь они неладны.
— Кто — неладны? Сочинители или очи?
— И те и другие.
Валерьян молчал. Очевидно, Василий Иваныч нашел себе на сцене какую-то Виолу, и вот концертируют вместе. Оба молодые, здоровые, свободные… Скучно и завидно смотреть на чужое счастье. Закат угасает, но завтра взойдет утреннее солнце. Взойдет ли оно и для него? Как грозовая туча, надвигается огромная, страшная, непонятная война; не нужны будут теперь художники, певцы, певицы и эти мирные, наивные песенки любви Поздно нашел себя неудачный земский врач Василий Иваныч, разочарованный народник… Конченные, ненужные люди, не замечающие, что эпоха, в которой они были нужны и значили что-то, оборвана внезапно зазвучавшим громом чудовищных пушек; а певцы все еще поют старые песни, художники пишут никому не нужные картины…
— У вас больное лицо, — участливо сказала ему певица. — Что с вами?
Валерьян принужденно улыбнулся.
— Просто — голова болит. Вино и море плохо действуют на нее.
— Так вы прилягте, голубчик. Ничего, не стесняйтесь: вас укачало. Вот возьмите мою шаль!
Лодка слегка покачивалась, быстро скользя по зыби. Багровый закат бледнел, как догорающие уголья, подернутые пеплом. Облака сгрудились и тяжело лежали над гребнем гор. Им хотелось спуститься к морю, но море влажным своим дыханием не пускало их. В волнах кувыркались дельфины.
— Приналяжь, ребята! — озабоченно смотря на горизонт, сказал рулевой. — К ночи свежий ветер будет.
Угасающий закат отливал потоками расплавленной меди.
вполголоса напевала Виола.
К золотым струнам ее красивого голоса внезапно прильнул баритональный, светлый бас:
Голоса мужской и женский как бы боролись между собой, переплетаясь в красивых аккордах.
Виола на момент умолкла. Тогда высоко, полно и легко взлетела и понеслась ввысь хрустально-прозрачная, широкая, предостерегающая волна сдержанно-могучего голоса:
Море звенело, словно аккомпанируя прекрасному пению. Казалось, что не певец пел, — облака неслись высоко над морем.
Когда Валерьян проснулся, была уже ночь. Его разбудили ощущение холода и громкие крики лодочников. Они суетились, спорили, ругались и гребли стоя, лицом вперед, изо всех сил налегая каждый на свое весло. Лодка качалась всего саженях в двух от крутого берега, но гребцы никак не могли пристать к нему, хотя весла гнулись под сильными руками здоровых парней: с берега дул ураганный ветер, пригибавший почти к земле прибрежные кусты; но море казалось спокойно, волны бежали от берега вдаль. Мачта была снята. Работа гребцов могла держать лодку только в состоянии неподвижности. Ветер ревел, выл и визжал в ушах. Рулевой стоял на носу лодки с багром в руках. Все кричали. Василий Иваныч сидел у руля. Виола оказалась на дне лодки, подле Валерьяна. Ее черные волосы развевались по ветру.
— Что такое? — недоуменно спросил художник.
— Береговой ветер, — сквозь завывание бури и крики лодочников сказала она.
Но только по движению губ он понял ее.
По небу из-за гор ползла черная туча. Накрапывал дождь. Из-за гор доносилось отдаленное рычание грома.
Гребцы отвоевывали у ветра каждый вершок движения лодки. Расстояние медленно сокращалось. Весь вопрос был в том, хватит ли у них последних сил: гребцы задыхались от усталости, по лицам струился пот, руки и ноги дрожали от напряжения. Наконец лодка приблизилась настолько, что рулевой раскачал и бросил вперед маленький якорь с привязанной к нему веревкой. Якорь зацепился за камень, веревка натянулась. Это вызвало радостный крик всех находившихся в лодке. Ее подвели к берегу, гребцы один за другим выпрыгнули на сушу, уцепились за веревку, закрепили якорь. Валерьян и певец тоже спрыгнули на берег, подхватили под руки Виолу. Туча покрыла все небо над морем.
— Ну, спасибо, — слышались голоса в темноте.
— Кабы не прибились, унесло бы верст за двести.
— А что ж, поплавали бы, да и вернулись.
— Вернулись! Могли бы в Турцию попасть, а то и к рыбам.
Сверкнула молния, и почти одновременно с ней над берегом и морем с треском раскатился продолжительный громовой удар. Виола вскрикнула, зажимая уши. Рыбаки сняли картузы, перекрестились. Дождь зашумел крупными, редкими каплями.
— В первый раз вижу грозу над морем, — сказал Василий Иваныч, надевая холщовый балахон с капюшоном.
Виола с головой накрылась шалью.
— Куда же мы спрячемся от дождя? — спросил Валерьян, озирая берег.
В темноте едва можно было различить кусты, огромные камни и отвесную, гладкую стену высокой горы.
— Лодку сейчас вытащим, под лодку залезем, — отвечали рыбаки, — а то под камнями.
— Под камнями пещеры есть.
Гребцы принялись вытаскивать лодку.
— Пойдемте искать убежище, — предложил Василий Иваныч.
У подошвы горы громоздились обломки скал, словно сброшенных когда-то с вершины. Три больших пирамидальных камня, склонясь верхушками, образовали как бы шалаш. Втроем залезли туда. Хлынул ливень. Тьму ежеминутно разрывала яркая, трепещущая молния. Почерневшее, ревущее море на момент освещалось до горизонта. Потом все опять погружалось в непроглядную тьму. Гром беспрерывно раскатывался над волнами.
— Словно черти в кегельбан играют, — рычал, согнувшись в три погибели, Василий Иваныч. — Что-то будет с нашими голосами, Виола? Сядемте плотнее: так теплее будет.
Он закурил папиросу, выпуская дым в расщелину скалы.
Виола, кутаясь в шаль, сидела между спутниками. При вспышках молнии выступало ее побледневшее лицо с большими глазами, на выбившейся пряди черных волос дрожали дождевые капли.
Через несколько минут в щели сверху несколькими струями побежала дождевая вода.
— Здесь еще хуже, чем под дождем, — насмешливо сказала Виола.
Валерьян молчал, кряхтя и кутаясь в плащ.
В один из перерывов дождя он выглянул в отверстие между камней. Молния озарила весь берег.
— Там виднеется пещера под скалой, — сказал он, вылезая.
— Не ходите! Промокнете, — протестовала Виола.
— Но ведь и здесь не сухо.
— А по-моему, лучше под лодку! — возразил певец.
Валерьян подбежал к щели в отвесной скале, пролез и оказался в просторной и совершенно сухой пещере с остатками пепла от недавнего костра. Он сгреб ногой в сторону пепел: каменный пол был горяч, как русская печка в избе.
— Сюда! — закричал он в отверстие, но удар грома заглушил его голос.
Снова хлынул дождь. Вспыхнула молния и осветила певцов, бежавших к опрокинутой лодке, подпертой веслами и накрытой парусом. «Пожалуй, что и под лодкой не плохо», — подумал он и успокоился за своих спутников, располагаясь на теплых гладких камнях.
Когда дождь утих, он услышал мелкие шаги и голос Виолы:
— Вы здесь?
— Здесь, — глухо ответил Валерьян. — Залезайте, тут хорошо.
В темноте он не видел, как она оказалась рядом. Маленькая рука женщины встретилась с его рукой.
— Старый бродяга! — прозвучал мелодичный голое. — Отлично устроился — и молчит!
— Я звал вас. А Василий Иваныч?
— Он под лодкой. Там сухо, но холодно, рыбаки махорку курят. Я и пошла вас искать. Согрейте меня, боюсь без голоса остаться. Отчего камни теплые?
— Тут был костер.
— Накройте мне ноги.
Художник укутал певицу. Она доверчиво и просто прижалась к его плечу. Валерьян почувствовал теплоту ее молодого, крепкого тела.