Когда коляска скрылась за мельницей, к дому подошли четверо мужиков солидного вида. Один из них с большой книгой под мышкой.
— Староста с понятыми идет! — заговорили в толпе.
— А то как же? Сначала все имущество в книгу запишут, а потом делить, сколько кому на кажный двор.
— Ладно ли будет? Как бы чего не вышло?
— Вот вздонжили! — огрызнулся Игнатий. — Как — не ладно, коли, значит, мы законны наследники?
Староста, белокурый, курчавый мужик, тот самый, который когда-то говорил речь на свадьбе Наташи, деловито прошел в растворенные ворота, сопровождаемый понятыми и хлынувшей за ними толпой.
На крыльце стоял Кронид.
— Ну что, опись, что ли, будете делать?
— Опись, Кронид Лексеич. Уж ты сделай милость, покажи нам все!
— Показать покажу, но только прошу, чтобы не начали тащить, что кому попало. Склока будет.
— Склоки не будет, Кронид Лексеич. Чай, мы не ка- ке разбойники, прости господи, — обчествена комиссия! Нынче только все запишем — и боле ничего.
— Ну, начинайте.
— Да вот, скотину желаем поглядеть, конный завод.
Кронид повел комиссию к длинному каменному сараю конюшен.
— А в амбаре что?
— Это не амбар, а собачник, пустое дело!
— Отопри-кась, не хлеб ли?
— Говорю, собак держим!
Едва Кронид отворил дверь амбара, как оттуда выскочил старый, седой, облезлый волк с цепью на шее.
Вся толпа шарахнулась от зверя. Волк на момент обалдел от неожиданного и яркого дневного света, потом ощетинился, ляскнул клыками и, волоча цепь, в несколько прыжков очутился за воротами.
Толпа с криками и улюлюканьем побежала за ним.
— Это что ж такое? — спросил староста.
— Волк ручной, — гыгыкнул Кронид. — Цепь оборвал, проклятый!
— На что гада держите?
— А это еще Натальи Силовны забава была. Щенком взяли. В лес отпускали — назад пришел, пристрелить — вроде как жалко: к людям привык, ровно собака. Да и забыли про него.
— Пристрелить надо. Убежал вот, ищо задерет кого?
С реки слышались крики толпы.
— Пойду пристрелю, коли в поле не убежал. — услужливо сказал Игнатий. — Ружье-то есть у меня, пулей заряжу.
Кронид повел комиссию в конюшню. Игнатий рысью побежал за ружьем.
— У-лю-лю-лю! — кричали парни и ребятишки на берегу.
Волк прыгнул в воду, поплыл. В него бросали камни.
Прибежал Игнатий с двустволкой, прицелился, два раза выстрелил, но не попал. Волк уже выбирался на другой берег, заросший густым тальником.
— Помирать отправился, — сказал стрелок, вскинув винтовку на плечо, и пошел обратно.
— А ты бы, дядя Игнатий, в лодку сел да переехал: он в тальнике! — кричали ему из толпы.
— Патронов нет, — махнул рукой Игнатий.
Еще издали, подходя к дому, Игнатий увидел длинный обоз пустых телег, стоявший перед усадьбой, и человек двадцать людей в серых шинелях и бараньих шапках, с винтовками за плечами. Они выносили из дому сундуки, корзины, узлы, ковры и грузили все это на подводы. Дом оцепила стража с ружьями, взятыми на прицел.
Игнатий, побледнев, постоял минуту, подумал и бросил в траву двустволку.
Навстречу ему быстрыми шагами шел Кронид в косоворотке, выпущенной из-под жилетки, в мужицком старом картузе; за ним бежал Шелька, давно поседевший от старости. Кронид был бледен и тяжело дышал.
— Лодка где? — тихо спросил он Игнатия.
— У берега, — так же тихо ответил Игнатий. — Валяй скорее на ту сторону! Ежели увидят — у них расчет короткий… Иди потихоньку. Бежать-то хуже. Лодка — под яром.
Кронид кивнул головой и пошел к реке. Игнатий сутуло зашагал к подводам. Там был шум, говор, слышалась матерщина.
— Что же это будет? — галдели мужики. — Имение к нашему селу принадлежит, наших помещиков. А вы что за люди — нам не известно…
— Мы — солдаты! — рявкнул кривоногий человек в гимнастерке, с папахой на затылке и с револьвером у пояса. Лицо его со щетинистыми усами было обветренное, запыленное, с воспаленными глазами. — Мы кровь проливали! А вы что? Гужееды!
Игнатий протолкался к нему, снял картуз, заговорил умильно:
— Как мы есть законны наследники собственных наших помещиков, то канителиться нечего: предъявите ваш мандат!
— А это видал? — яростно визгнул человек в папахе, поднося револьвер к бороде Игнатия. — Вот наш мандат! — Он указал на вооруженных людей, стоявших у нагруженных возов и вскинувших на руку винтовки при его словах.
— Наследники! Всю деревню разнесем! На изготовку! — крикнул он людям в солдатских шинелях.
Звякнули ружейные затворы, ощетинились штыки.
Толпа брызнула в разные стороны. Из конюшен выводили кровных лошадей, привязывали позади телег.
Двое солдат вели под уздцы громадного гнедого коня. Испугавшись выстрелов, конь уперся в воротах и начал пятиться назад. Начальник отряда подошел, выстрелил ему в ухо. Лошадь грянулась оземь.
— Родненький! Семь тысяч плачен! — закричал Игнатий. — Цены нет коню! Народное достояние! Что делаете?
— Пошел, пошел! — крикнули на него. — Будешь галдеть — и тебе то же будет…
Кто-то ударил его в спину прикладом. Игнатий упал.
— Долой помещиков! — кричал предводитель неизвестных людей. — Камня на камне не оставим! Спалить проклятое гнездо, чтобы духу не осталось, чтоб не воротились!
Кронид подплыл в лодке к тальнику на другой стороне речки и, отводя густые ветви кустов, протолкнул лодку к берегу. Вдруг он вздрогнул и невольно отшатнулся: в кустах, наполовину в воде, висел на цепи волк. Кронид потолкал его веслом: зверь издох, удавившись запутанной цепью.
Кронид сидел в лодке, скрытый кустами, и смотрел на покинутый берег. Видно было высокую, четырехэтажную бревенчатую мельницу, плотины и мрачный дом Черновых, заслоненный высокими старыми акациями. На берегу толпились деревенские ребята, слышался печальный, тонкий вой собаки: выл Шелька, которого Кронид позабыл взять с собой. Да и куда его? Начал бы лаять, навел бы на след. Станут искать — и найдут Кронида. Вдруг Шелька завизжал: ребятишки поймали его, взяли на руки и несут к воде, слышно, как кричат:
— Буржуй! В воду его! Ишь, жирный какой!..
— Пущай плывет к хозяину!..
Раскачали за ошейник и с хохотом бросили в реку.
— Плыви, Шелька!..
— Всех бы их утопить!
Шелька бултыхнулся в воду, вынырнул и поплыл обратно к берегу, но в него стали кидать камнями…
«Утопили!» — вздохнул Кронид. Стало жалко старого пса, которого помнил щенком. Ну, а он-то, Кронид, куда свою жизнь ухлопал? Весь век свой берег чужое добро, а сам остался бедняком, сторожевым псом, вот как Шелька, если не хуже. «Старшим дворником» дразнили хозяйские дети — Дмитрий, Константин, Варвара… Вырос в этой семье, любил ее с детства, а за что, собственно, любил-то? Не иначе, как за Логово, где прошла молодость, одинокая, без любви, без своей семьи. Вот эти акации любил, речку, родные поля. А умер дядя — отказал дальний хутор и жалкие десять тысяч. Куда теперь идти? На хутор, что ли? Он вынул из кармана неизменную свою веревочку и даже здесь, скрываясь в кустах, начал глубокомысленно расплетать и заплетать ее без этого занятия не умел думать Кронид.
Когда он поднял голову, над селом густым столбом поднимался к небу черный дым, мелькали красные крылья пламени — горел черновский дом. Закурился дымок и над мельницей.
Кронид закрыл лицо руками.
Огонь разгорался быстро. Мельница пылала, как гигантский факел. Обоз, нагруженный черновским добром, медленно двинулся по дороге под охраной вооруженных людей.
Около дома бегали мужики, но не тушили пожара, а тащили то, что осталось после налетчиков. Рухнули стропила, огонь выбивало из окон. Дом Черновых горел ярко и пышно: день был красный, безветренный, стояла сушь.
Кронид вылез на берег и пошел в поле прямиком, без дороги, сам не зная, куда и зачем. Шел долго, не оглядываясь, с опущенной головой, крутил веревочку. Опомнился только вечером на большой дороге. Солнце заходило за край необъятной, безлюдной степи. Только тут он осмотрелся: впереди виднелось большое село. Позади, на горизонте, стояло зарево, отражаясь на вечер них облаках.