— Я хочу узнать, насколько вы решительны. Если недостаточно, то обдумывайте наряд для бала в честь триумфального возвращения герцога. Я вас больше не побеспокою.
— Заверяю вас, что я весьма решителен. И готов на все! — Флэль неловко взмахнул рукой, расплескал по серо-зеленому саурскому ковру вино и постарался покраснеть.
Господин Скоринг сочувственно и покровительственно улыбнулся. Кертор не ошибся: комендант действительно любил и умел улыбаться. Уголки губ приподнимались, верхняя губа открывала краешки крупных белых зубов, и тяжеловатое лицо казалось исполненным обаяния и мужества, достойным доверия. Человеку с такой улыбкой отдашь последний сеорин, не спросив имени и адреса…
Рыбка все-таки клюнула. Смешно, нелепо, невероятно — но клюнула! Такой умный с виду господин комендант, с его проницательным взглядом, с его манерами допросчика из ордена Блюдущих Чистоту — и поверил в разыгранную Кертором комедию. Только ради этого стоило претерпеть все предыдущие унижения.
Как хорошо, что это оказался именно господин Скоринг, новоиспеченный комендант столицы!
Капитуляция была подписана в последний день девятины святой Иоланды.
Весна кончилась, а с ней исчезла и последняя надежда для графа Къела. Еще две седмицы назад, после разгрома у Кальме, стало ясно, что завоевание Cевера провалилось. Лита капитулировала, купившись на поддельный приказ невесть откуда взявшегося барона Литто. Алви не сомневался, что письмо — фальшивка, такая же фальшивка, как и приказ графа Саура. Граф Бориан Саура… къелец смутно помнил рыжего подростка. Его не было среди казненных, но в Тамере были уверены, что мальчик погиб, как и все члены семьи барона Литто. В сказку о чудесном спасении двух юношей Алви не верил, как не верил и в историю о том, что его младшая сестра Керо жива и здорова. Это было ложью, пусть епископ Саурский и клялся, что приказы — подлинные, а неподделываемая церковная печать украшала каждый из них. Архиепископ Сеорийский Марк, член королевского совета, мог поставить печать на что угодно, лишь бы выиграть войну…
Саурские владетели поверили не тамерским прознатчикам, а епископу. Большинство ушло еще после поражения при Эйсте. После второй подряд победы армии Собраны владетели, еще пол-девятины назад молившиеся за победу графа Къела, окончательно сложили оружие. Проповедь епископа, которую можно было прочесть на каждом столбе и услышать на каждой площади, убедила их куда лучше, чем все речи графа.
— Воин не на нашей стороне, господин граф, — сказал на прощание владетель Орскин. — Мы тяжко согрешили, вступив в союз с Тамером. Одумайтесь, граф Къела!
Алви тогда ничего не сказал бородатому саурцу. Пока объединенное войско побеждало, он верил в то, что Воин на стороне северян, а теперь думает наоборот. Хватило двух проигранных сражений. Сотворившие — не капризные барышни, желания которых переменчивы: сегодня они благословляют одних, завтра — других. Все слова о прегрешениях и богомерзком союзе взялись из проповеди епископа, а епископ Саурский — всего лишь человек, приписывающий свою волю богам. Рано или поздно он будет за это наказан.
Даже часть къельцев предала своего сюзерена после битвы у Кальме.
Они уходили по одному или по трое-четверо, возвращаясь в свои владения. Главнокомандующий собранской армии обещал помилование всем, кто сложит оружие и вернется в свои замки до праздника святого Себеаса. Многие торопились, чтобы успеть к празднику оказаться дома.
Это уже было неважно; это не могло повлиять на исход кампании.
После гибели Олуэна, после того, как оказалось, что граф Къела своей глупостью погубил наследника престола, на которого в Тамере едва ли не молились, отношение к нему в ставке тамерского командования резко переменилось. Къелец чувствовал себя изгоем, лисой на псарне. С ним едва здоровались, его больше не звали на советы и косились так, словно он своими руками убил единственного друга. Князь Долав заменил его личную гвардию, от которой осталось лишь два десятка раненых, на тамерскую роту, и граф Къела обнаружил, что находится под арестом. Сбежать из-под бдительного надзора он не мог, да и некуда ему было бежать: герцог Гоэллон достал бы его и в Диких Землях.
Последнее сражение, после которого армия Тамера капитулировала, уже ничего не решало. Оно было непродолжительным, и, наверное, даже ненужным: исход войны был ясен и без него.
Собранцы не так уж и сильно превосходили противника числом, но предыдущие победы воодушевили их, а предчувствие скорого окончания войны сделало почти всемогущими, в то время как на стороне Тамера царили уныние с безнадежностью. Никакие плети уже не могли вдохнуть в измученных солдат-рабов желание сражаться. Они привыкли к тому, что их гонят на верный убой, боялись своих командиров больше, чем собранцев, но и страх не может заставлять вечно. Сначала он заставляет бежать, потом — падать и покорно ждать своей участи, какой бы она ни оказалась…