Таким образом шло время… Мальчики получили изрядное домашнее образование, позволявшее подготовиться к поступлению в университет. Постаревший Ипполит Дормидонтович хотел, чтобы сын пошёл по гражданской части, поскольку не желал опасной карьеры военного для единственного наследника. Обстановка тогда была неспокойная, провинциальная знать передавала друг другу ужасные рассказы о зверствах Буонапартия, самовольно захватившего французский трон, о поражении русских войск под Аустерлицем, о континентальной блокаде… Саввушка и сам не рвался в бой, так как был, откровенно говоря, трусоват. Кроме того с возрастом стало понятно, что сын унаследовал от отца то самое сластолюбие, которое не позволяло ему пропустить хоть одну симпатичную дворовую девушку… Ипполит Дормидонтович, к тому времени несколько постаревший, обрюзгший и переставший интересоваться женским полом, предпочитая ему охоту и картёжные игры с соседями-помещиками, смотрел на проказы Саввушки в девичьей сквозь пальцы. А Варвара Саввична и подавно не замечала ничего худого в единственном сыне.
Подросший Матвей же, занимавший к тому времени при Саввушке сомнительное положение то ли слуги, то ли приятеля, в этих забавах не участвовал, к тому же, всякое принуждение было противно его натуре, он читал всё, что подворачивалось под руку и ждал лета, когда семья Куроед-Задунайских планировала поездку в Москву, дабы записать Саввушку в университет. То, что Матвей поедет с Саввушкой в качестве личного слуги, даже не обсуждалось. Матвей надеялся, что ему тоже удастся посещать лекции университетских профессоров, тем более, что выговором и манерой держаться он мало походил на обычного крепостного слугу. Матвей жаждал новых знаний, ему тесно было в этом патриархальном поместье в роли крещёной собственности. И если другие крепостные спокойно относились к роли барских рабов, то Матвей чувствовал, как гнетёт его осознание своего рабского положения.
Хотя Варвара Саввична и упомянула как-то раз, что по завещанию освободит и Груню, и её сына, но… несмотря на возраст, помещица отличалась крепким здоровьем, да и ждать смерти её было как-то… неблагородно.
Между тем, после очередной проказы Саввушки, одна из девушек исчезла из усадьбы, а в девичьей водворилась новая. Звали её Таней, и сложно было назвать её красивой. Слишком худощава, слишком бледна… Таня не воплощала собой идеал крестьянской красоты, но у неё необыкновенно хороши были глаза – голубые, как васильки, в длинных русых пушистых ресницах. Девушка сторонилась мужчин, пугливо поглядывала на молодого барина, а вот Матвей… Матвей влюбился. В отличие от Саввы, он не разменивал себя на мелочи и Таня стала объектом его сильного и истинного чувства. Он стал потихоньку оказывать Тане знаки внимания, и был ужасно рад, когда девушка перестала его дичиться, и даже попросила обучить грамоте.
Девушка оказалась смышлёной не менее Матвея, и, несмотря на недостаток, а вернее, полное неимение какого-либо образования, рассуждала здраво и разумно. Она быстро выучилась читать, с удовольствием слушала рассказы Матвея о далёких странах, почёрпнутые из книг о путешествиях, и сама читала те детские книжки, которые остались с детских лет Матвея и Саввушки, постепенно переходя от простых к всё более сложным. Матвей даже надеялся на то, что Варвара Саввична сможет дать Тане вольную, чтобы в дальнейшем они могли пожениться и жить, как свободные люди. Конечно, одними задушевными беседами не ограничивалось, были и объятия, и поцелуи, но не более того. Матвей не хотел позорить девушку, получившую строгое воспитание.
Он старался проводить с любимой девушкой побольше времени и Саввушка был возмущён. Он с детских лет привык считать Матвея чем-то вроде любимой игрушки и теперь, когда у того завелась личная жизнь, ужасно разозлился. Особенно, когда узнал, что Матвей хочет обвенчаться с Таней. Как такое может быть? Матвей принадлежит ему и должен быть при нём неотлучно! Значит, надо расстроить эту свадьбу, и показать, что Таня ничем не лучше других, тех, что готовы были доставить баричу удовольствие по первому щелчку.
И Саввушка задумал очень гадкое дело. Причём, он и сам не осознавал всей низости своего поступка. Подумаешь, крепостная девка… Их, таких – пучок пятачок.
В этом месте рассказа лицо дядюшки Матэ словно окаменело. Я не решился расспрашивать, понимая, что, несмотря на прошедшие годы, трагедия эта ещё жива в его сердце.
Он выдавил ещё несколько фраз, из которых я понял, что Савва изнасиловал девушку, после чего та утопилась в пруду, не вынеся позора. Матвей же жестоко избил сводного брата, от смертоубийства его удержало только то, что негодяй всё-таки приходился ему родной кровью. После этого бежал из поместья в Москву, надеясь выдать себя за вольного и затеряться. Но до Москвы не добрался. Наступило двенадцатое июня 1812 года и началось знаменитое нашествие Наполеона на Россию. Матвей сумел организовать таких же крепостных, бежавших «от француза» в лес, в некое подобие партизанского отряда… и погиб в одной из стычек с наполеоновскими драгунами, так и не узнав ни о Бородине, ни о московском пожаре, ни о переправе через Березину, ни о судьбе своей матери, братьев, приёмного отца Ивана и мерзавца Саввы, потому что оказался в этом мире с заданием от таинственного Равновесия – помогать преследуемым Нойотами колдунам.
*Наплоить – собрать ровными складками, острыми или полукруглыми.
**Рожок – старое название детской бутылочки для кормления.
*** Как упоминает Салтыков-Щедрин в «Пошехонской старине», у кормилицы в благодарность освобождали кого-либо из родных детей, правда, в основном, это были девочки, поскольку выросший мальчик – это более ценный работник, да и в рекруты его можно отдать при необходимости.
========== Глава 8. Курс молодого бойца ==========
Внимание, пока не бечено!
- С ума сойти! – выдохнул я. – Ну и судьба! Хоть роман пиши.
- Роман… - грустно усмехнулся дядюшка Матэ. – Всё бы вам, молодым, по полочкам разложить. А Танюша моя… Эх!
Мне стало стыдно. Это для меня давняя романтическая история, а для дядюшки Матэ – его личная глубокая трагедия, которую он до сих пор помнит… и вряд ли когда-либо забудет.
- Простите… - вздохнул я. – Кажется, я и впрямь стал чересчур романтичным. Живого человека не вижу.
- Да давай на «ты», - предложил дядюшка Матэ. – Ты ведь постарше будешь, чем я. Мне-то всего семнадцать годков было, когда я сюда попал. Да и жизнь у тебя была нелёгкая. Так что… в чём-то мы похожи с тобой.
- Изгои… - произнёс я.
- Что? – удивился дядюшка Матэ.
- Понимаете… то есть понимаешь, - поправился я, - Тьма сказала мне, что я изгой в своём мире. Потому что появился на свет там, где не должен был появиться. А ты… Ты ведь тоже был своего рода изгоем. И для крестьян чужой, потому что умный слишком, и для хозяев своих не более чем слуга.
- Ну да… - кивнул дядюшка Матэ. – От одного берега уплыл, к другому не пристал… Быстро мне братец Савва моё место указал.
И старый мельник скрипнул зубами.
- Но как же ты выжил? – спросил я. – У меня вон, хоть Кэп есть… А ты?
- Трудно мне пришлось, - кивнул дядюшка Матэ. – Лет пятнадцать я этот мир узнавал, перебивался с хлеба на квас, от Нойотов скрывался… Я-то почти сразу понял, что колдун, только вот даром своим владеть не умел. Это сейчас я приспособился. Одинокий нелюдимый мельник – хорошая маска. А то, что у меня жена есть из Лесных, дети… Об этом здешним знать не надобно. Но договор с Равновесием я выполняю. Кого могу – спасаю, помогаю укрыться. Кто-то к Лесным уходит – они колдунов уважают… Кого Водные или Крылатые пристраивают. Кто-то к людям возвращается, чтобы таким же как он помогать. В общем, за прошедшие сто тридцать три года я десятка четыре колдунов спас. Мало, скажешь?