Ромка удивленно уставился на друга:
– Так там же все чисто и без риска, что ей нервничать? Она станет владелицей немалого пакета акций в Зималетто – радоваться нужно!
– Я тоже так думал… После того, как адвокаты НикаМоды уверили Катю, что покупка акций для нее и НикаМоды абсолютно безопасна, ей вдруг стало страшно, что ей теперь акции компании принадлежать будут, тем более, в таком количестве – мол, вдруг с ней что-то случится, что же тогда с компанией будет. Она тут же связалась с нотариусом, который будет заверять сделку купли-продажи и попросила подготовить для нее завещание. На мое имя.
– Сильно же ее приложило на ровном месте…– протянул Ромка. – Ну, предположим, в самом завещании я никакой проблемы не вижу. Если ей так спокойнее, почему бы и нет. Но логику я не улавливаю от слова «совсем». Как владеть НикаМодой, у которой в залоге Зималетто и у которой на счету нихилая сумма накопилась – это ок, все спокойно. А как только эта сумма меняется на акции компании, которая и так у нее в залоге – тут же занервничала?
– Вот и я приблизительно то же самое Кате сказал, – вздохнул Андрей. – Это вызвало только новый приступ паники. В общем, сегодня утром пришлось ехать к нотариусу. Катя написала завещание насчет НикаМоды, чтобы если что она досталась Зорькину. И доверенность на мое имя – если с ней что-то случится, Зорькин вступит в права наследования только через полгода, а доверенность дает мне право управления и на этот срок.
Малиновский передернул плечами и нахмурился:
– Жуть какая. С чего бы Кате вдруг так резко задумываться о смерти? Никаких реальных причин нет, все же отлично!
– Катя говорит, что у нее какое-то нехорошее предчувствие. И, честно говоря, мне и самому от этого очень не по себе. Я попытался обратить все в шутку, но… Мне и самому этой ночью дрянь какая-то снилась. Что-то про аварию, в которую Катя попала. То ли она была в чужой машине, которую занесло, то ли ту машину занесло на остановку, где она стояла. Знаешь, один из таких мутных снов, где точно знаешь, что что-то стряслось, но теряешься во времени и пространстве, должен куда-то бежать, а не можешь и пошевелиться. Мерзость, одним словом, Ром. Убеждаю себя, что это все только отголосок разговора с Катей и общего напряжения последних дней, но как-то муторно.
– Палыч, я думаю, что вы оба просто перетрудились. Единственный источник потенциальной опасности – тот, кто срежиссировал ситуацию с инструкцией. Мы до сих пор толком не знаем, кто это. А этот кто-то знает очень много. Гораздо больше, чем можно было бы узнать и Катюшкиного дневника.
– И с этим я тоже не знаю, что делать. Даже не могу себе представить, что будет, если Катя узнает правду о нашем романе. Вернее, правду о том, как он начинался. Я даже думал рассказать ей всю правду, но…
– Андрюх, не вздумай! – выпалил Ромка, но Андрей только махнул рукой:
– Мне определенно слабО это сделать… Если о таком говорить, то нужно каяться, что ли, а я… Я, конечно, понимаю, что весь тот наш план мерзость редкая и повели мы себя с тобой как полные подонки, но сказать, что я раскаиваюсь, я не могу. И если я попытаюсь это сказать, это будет фальшиво до нельзя. Ну не раскаиваюсь я! Совсем! – Андрей стукнул кулаком по столу, вскочил и стал наматывать круги по кабинету. – Ром, понимаешь, если бы ты мне тогда эту аферу не предложил, я бы скорее всего вообще никогда не заметил, что Катя меня любит. И пока не начал с ней встречаться, я совершенно не задумывался, что уже привязался к ней и что я могу настолько сильно ее полюбить. В нашу с ней первую ночь, когда я шёл с Катей в гостиницу, у меня не было никакого желания близости. Не потому, что она была мне неприятна, как ты думал, нет, Ром. Тошно было врать влюбленной девочке. А Катя… Ром, она тогда много чего сказала. За меня, понимаешь. У меня от всего этого – и ее слов, и прикосновений – такой коктейль эмоций был, что только уже во время отпуска в Лондоне хоть как-то разобрался, что происходит. Разобрался и понял, что мне страшно, что же будет дальше, потому что я влип. Не Зималетто, а я сам, потому что не смогу я завершить наш с тобой план как задумывалось, да и вообще стало совершенно не ясно, как изо всего этого выпутываться. А после второй ночи и вовсе стало ясно, что план чем дальше, тем быстрее летит в тартары. Ромыч, я же ничуть не преувеличивал, когда говорил, что все с ней было просто замечательно. Ты ведь решил, что это сарказм?
Ромка неопределенно пожал плечами.
– А я не шутил. И когда случилась вся эта история с инструкцией, я испугался именно за Катю. О рисках для Зималетто я подумал только уже когда ты стал все раскладывать по полочкам. А тогда я думал только о ней, что ей плохо и что, если я ее потеряю, плохо будет уже мне. И когда Катя ушла домой, я попытался проанализировать происходящее, и понял, что уже давно не лгу ей. В самом начале – да, я следовал нашему плану, но потом дело было уже не столько в Зималетто, сколько в самой Кате. Я переживал именно за нее, и ревновал я именно ее. Я ее очень люблю и совершенно не представляю себе, как я буду жить, если с Катей что-то случится. Да, все это начиналось с мерзкого плана, но не будь того плана, я бы уже вовсю готовился к свадьбе с Кирой, а с Катей у нас не было бы и малейшего шанса. Поэтому каким бы пакостным ни был тот план, я не жалею того, что он был. Мне не важно, как это все начиналось, мне важно, что у нас есть сейчас. У меня есть Катя, я ее люблю и действительно хочу – хочу, а не просто собираюсь – жениться на ней. Понимаешь?
– Предположим… – протянул Малиновский задумчиво. – Но мне кажется, что лезть к Кате с откровениями не разумно. Где гарантия, что она все поймет правильно и согласится, что самое главное – к чему вы пришли? Вдруг ее заклинит на «ах, начиналось все со лжи»? Андрюх, женская логика порой такая… женская. Лучше не рисковать.
– Вот и мне так кажется. Ром, я когда ее дневник читал, у меня мороз по коже шел. Я там у нее и звИзда, и рыцарь, только крылышек и нимба не хватает, – буркнул Андрей.
– Андрюх, я же тебе говорил! – оживился Малиновский. – Она в тебя уже тогда была влюблена даже не по уши, а до кончиков косичек, если их поставить дыбом!
– Не смешно, Ромка, – огрызнулся Андрей резко. – Совсем не смешно. Я как только представлю, что она все узнает и тогда я с этого огромного пьедестала мордой в грязь… Если она меня настолько любит, даже не представляю, что с ней будет, когда узнает правду, ведь когда она прочитала инструкцию, ей было очень плохо – я даже думал скорую вызывать, но обошлось… А когда выяснится, что я глобально не дотягиваю до того образа, который она придумала, возвышая даже самые незначительные мои поступки и закрывая глаза на все плохое – тогда мне, Ром, уж точно ничего не светит.
– Палыч, мне кажется, ты просто нагнетаешь. Катюшка понервничала из-за того, что внезапно осознала до конца свалившуюся на нее ответственность, а у тебя пошла от этого цепная реакция, и теперь ты сам себя накрутил. Ничего она не узнает, пока ты сам ей не расскажешь. Так что не бери в голову, а просто уйди сегодня с работы пораньше, повези Катюшку куда-нибудь развлечься, а лучше закажи романтический ужин на дом, чтобы можно было успокоить ее и заодно себя самого старым добрым способом, только кровать не сломайте, как Пушкаревский диван.
– Он сам сломался! Мы только сели на него! Правда, втроем.
– Вот и я об этом! – рассмеялся Малиновский. – Сбросите напряжение, эндрофинчики от секса повысятся, расслабитесь и перестанете нервничать. А я уж как-нибудь вечер тяпницы* сам себе организую.
– Ты прав, Ром. Как-то не хочется мне Катю на весь вечер одну оставлять. Извини, что так с пятницей выходит.
– Да не вопрос, Палыч. Ладно, давай все-таки делом займемся, для разнообразия. Итак, нам нужно прикинуть, как для Зималетто будет выгоднее строить дальнейшее сотрудничество с новыми партнерами. Есть идеи, господин президент?
Комментарий к Глава 23. Предчувствие
(*) “Тяпница” - это сленг, по сути - гибрид слов “пятница” и “тяпать” (в значении “выпивать”). То есть, слово обозначает “пятницу”, но с упором на то, что пятница воспринимается человеком как день вечеринок, день когда запланировано “тяпнуть”.