— И как же я его унесу? — руинник лишь смеется, услышав тихо заданный себе под нос и не нуждающийся в ответе вопрос. Понятное дело, что охотники до нее не полено приносили, а значит, кроме ветвей, толщиной в саму Пенси, есть и более мелкие.
— Пойдем, — он тянет ее за собой.
— А как же рой? — спохватывается Пенси.
— М-м-м, скажем так, я перестарался, — Халис шевелит в воздухе длинными гибкими пальцами, будто пытается нанизать слова как бусины на нить. Может, так он собирает фразу воедино из слов того языка, который не является ему родным? Ведь это странно — предположить, что руинники разговаривают на языке людей. Если, конечно, люди сами не переняли его у сородичей Халиса многие и многие столетия назад. Ведь все они под этим небом живут.
— Ты перестарался? — эхом повторяет Пенси, едва поспевая за длинными шагами руинника.
— Не только я, ты тоже в этом участвовала, если помнишь, — на этих словах он скрывается между двумя огромными золотистыми ветвями. Пенси вспоминает о том, что можно делать вдвоем с руинником, и даже немного краснеет. А может, щеки просто кусает по-весеннему легкий мороз.
Вблизи видерс напоминает скорее гигантский куст, чем дерево, так сильно и низко он разросся. Не сразу и сообразишь, с какой стороны подойти. Перед тем как нырнуть в проем вслед за руинником, Пенси еще раз оборачивается в поисках снежных вихрей, но ни один не попадается ей на глаза. Да и температура действительно слишком высокая для снеголюбов и тем более для роя. Пенси не только не кутается в шарф и капюшон, но еще и расстегивает верхнюю пуговицу на воротнике куртки.
Она осторожно пробирается сквозь перепутанный лабиринт ветвей. Видерс пахнет жизнью: солью, солнечным жаром, вязкой сладкой смолой и резкими нотами освежающей горькой хвои. Золотисто-молочного цвета дерево под пальцами гладкое и нежное. Большие ветви совсем голые, а вот на скрытых тоненьких прозрачных веточках в самом центре этого древесного кокона белеют крошечные листочки.
— Красота, правда, человек? — руинник сидит на полу перед молодой порослью и просто любуется. Тишина здесь такая, что Пенси не может подобрать слова, и чтобы разрушить ее монолит, Пенси остается только слушать. — Каждый раз прихожу сюда — и каждый раз сердце забывает, как биться, а время останавливается. Будто не было Элерского угасания и ширхи, будто всё еще горят голубые башни Каноа, а гавань Лейли открыта для любого желающего каждый восьмой праздничный день. Будто сома все еще течет во всех водных потоках — наземных, подземных и в жилах живущих на тверди… будто я пришел к видерсу, чтобы сплести из его ветвей колыбель своему ребенку. Но нет. Я возьму и в этот раз только листья, чтобы забыться…
Нужно ли что-то ответить? Пенси неловко переступает с ноги на ногу. Соболезнования вряд ли помогут тому, кто потерял свою жизнь задолго до того, как началась история самой Пенси. Поэтому она бессильно смотрит, как Халис обрывает белые листья и бережно складывает их в маленький блестящий мешочек. Когда же мешочек оказывается полон, руинник ломает первую хрупкую веточку и протягивает ее Пенси:
— Забудь, что я сказал. Просто забудь. Ты ведь пришла за видерсом? Так возьми его, а память о том, чего не было, оставь среди камней, истертых временем в пыль.
Пенси принимает хрупкий прут — и от пальцев к сердцу бежит жаркая полоса тепла, уносящая усталость прочь. Вот он какой, видерс, настоящее чудо!
— Бери только те, что без листьев. Иначе дерево тебе окажется не радо, и сложно будет выбраться из-под его ветвей живой, — дает совет руинник и оставляет ее одну.
В ее руках тонкая веточка кажется невесомой, даже жаль ломать остальные, но отступать глупо. Халис оборвал девять прутьев, и она собирает их все до одного. Но девять плохо делится на двоих — заказчика и исполнителя, да и листья видерса никто никогда не видел еще. И Пенси крайне осторожно тянет первый белесый листок с десятого прута.
— Ты долго, — встречает ее на площади Халис. Его взгляд немного затуманен, а улыбка гораздо мягче, чем была до этого. Могут ли листья быть наркотиком?
— Они не вызывают привыкания и не превращают меня в зверя, если ты об этом, — в очередной раз то ли читает мысли, то ли догадывается о них руинник. — Но с ними на краткое время этот снег и лес кажутся терпимыми, а жизнь — стоящей того, чтобы ее продолжать.
— А что мешает охотникам оборвать все листья и забрать все новые ветви? — как бы невзначай спрашивает Пенси. Она позволила себе взять всего один дополнительный прут и шесть белых листьев. Но кто-нибудь другой из охотников за дивностями непременно ободрал бы дерево полностью. В этом она не сомневается.