Костя Афонин горячо поддержал его:
— И воду им подвозить, и горючее, и обед… Я обеими руками «за».
Добрый он, милый. Радуется чужому предложению, сам не додумался, но поддерживает сразу, не ревнив. Именно такого встречного предложения ждал Межов.
Распределив людей и оставшихся лошадей на работы, Межов выговорил заведующим центральными фермами: требуют резиновые сапоги, а куда проще договориться с агрономом и вывезти навоз с ферм на поля. Но тут Межов поторопился, его обвинения встретили дружный отпор: работа ручная, транспорта и людей не хватает, Костя Афонин пришел недавно, агрономом почти три года работал ты, вот и помалкивай в тряпочку, если не хочешь быть виноватым.
Закрывая наряд, Межов отметил, что все расходятся поспешно и с облегчением, ни у кого не возникло желания остаться с ним, спросить о чем-нибудь, посоветоваться. Или посоветовать. Ведь все они, кроме зоотехника и агронома, старше Межова, опытней.
Серафима Григорьевна ушла еще раньше. То есть он сам ее выпроводил. И вот надо сделать еще одно неприятное дело — поговорить с Владыкиным. Этот финансовый зубр встретит в штыки его решение об утководстве, а надо, чтобы он благоволил, иначе все пойдет прахом. Межов зашел в дымную бухгалтерию и спросил уборщицу, ожидавшую в уголке ухода «смолокуров» (иначе она не называла бухгалтеров), почему она топит помещение по-черному.
Уборщица поняла, засмеялась:
— По-черному, истинный бог по-черному! Как с утра зачнут, так и смолят, и смолят. Хоть бы вы их посовестили, Сергей Николаевич!
Владыкин, сбычившись, глянул на них поверх очков и досадливо завертел ручку арифмометра: ходят тут всякие, мешаются под ногами.
— Терентий Никанорович, зайдите ко мне на минутку, — попросил его Межов.
Владыкин оставил арифмометр и опять поглядел на него поверх очков:
— Рабочий день кончился, пригласите завтра.
Будто перед ним проситель. Проситель-посетитель. Впрочем, он любому может так заявить. Даже Баховею, даже самому господу богу.
— И об этом я хотел бы поговорить, — сказал Межов. Боковым зрением он перехватил торжествующий взгляд бухгалтера расчетной группы: вот, мол, как мы тебя! Опоздал к сроку и — в депоненты, хоть ты и директор.
Владыкин отодвинул кресло, тяжело поднялся и, сутулясь, прошел мимо Межова, показывая ему седой щетинистый затылок. Бухгалтер расчетной группы заулыбался: директор совхоза идет позади главбуха — будто мальчишка!
Разговор, как и следовало ожидать, сразу принял крутой оборот. Владыкин даже не дослушал Межова.
— Денег нет и до конца года не будет, — сказал он. — Кроме того, я думаю, что денег вы не получите и в новом году.
— Почему?
— Потому что планом утководство не предусмотрено. На каком основании вы затеваете это дело? Вы хотите изменить специализацию? А кто вам разрешил?
Этого не смутишь взглядом, не убедишь, ссылаясь на необходимость и целесообразность.
— Я взял это под свою ответственность, позвольте вам заметить. — «Старый ты черт, бумажная крыса! План, основание, разрешение… Исполнитель ты, чиновник, а я — хозяин!»
— Не позволю, — сказал Владыкин. — Это не частное предприятие, даже не кооперативное, а государственное.
Он сидел у стола, сухой, старый, большой, как высохший на корню дуб, и не понимал директора. Не хотел понимать.
— А если было бы частное? — Межов ударил в него черными картечинами глаз, но Владыкин лишь слегка усмехнулся.
— То есть предприятие частное, а вы распорядитель кредита, директор, так?
— Да.
— Если так, то вам нет необходимости спрашивать кого бы то ни было.
— А если бы кооперативное?
— То есть, проще, колхозное, а вы — председатель, так?
— Да.
— Если так, все проще: ставьте вопрос на собрании, и народ решит так или этак, он хозяин.
— А сейчас я не хозяин, за совхоз не отвечаю и кредитом не распоряжаюсь?
— Распоряжаетесь. В известных пределах.
— И пока эти пределы существуют, я ничего изменить не могу?
— Абсолютно точно — не можете. Вы будете составлять наряды на работы, следить за выполнением заданий, увольнять и принимать новых людей и подписывать бумажки. Какие вам дадут. Я работал в товарищеском банке, контролировал частные предприятия и вижу: вы не хозяин и за совхоз не отвечаете.
Вот поэтому он и глядит на меня как на пешку, подумал Межов. И на прежних директоров так глядел. Мы послушные исполнители, нас можно легко заменять, перемещать — ничто не изменится. Он даже не ссорится с нами — столь велика мера его презрения.
— А если я все-таки захочу стать хозяином?