одна луковица
два кусочка черствого черного хлеба
соль, перец, мускатный орех
две ложки панировочных сухарей
пол столовой ложки маргарина
сливочное масло для обжарки грибов
ложка сметаны
полстакана молока
одно яйцо
Лук подрумянить на сливочном масле. Добавить мелко нарезанные грибы, щепоть соли, перца и на кончике ножа мускатный орех. Жарить 10 минут. Тем временем замочить хлеб в молоке, отжать и пропустить через мясорубку. Соединить с грибами, смешанными с яйцом и сметаной. Блины начинить приготовленным грибным фаршем, обвалять в панировке и обжарить на маргарине.
ЕСЛИ БЫ ДА КАБЫ…
Если бы я не была человеком, то была бы грибом. Равнодушным, бесчувственным грибом с холодной скользкой кожицей, твердым и мягким одновременно. Я бы росла на поваленных деревьях, мрачно и зловеще, всегда в тишине, растопыренными грибными пальцами высасывая из них остатки солнечного тепла. Росла бы, питаясь тем, что умерло. Впивалась бы в эту мертвечину до самой земли — там бы мои грибные пальцы останавливались. Я была бы меньше деревьев и кустов, но возвышалась бы над ягодниками. Век мой был бы недолог; правда, и как человек я тоже недолговечна. Солнце бы меня не интересовало, я не ловила бы его взглядом, никогда не ждала его восхода. Тосковала бы только по влаге, подставляла тело туманам и дождям, притягивала к себе капельки влажного воздуха. Не отличала бы дня от ночи — да и зачем?
Я обладала бы той же способностью, что все грибы, — прятаться от глаз человека, наводя полную путаницу в его пугливых мыслях. Грибы — гипнотизеры; они наделены этим свойством за неимением когтей, быстрых ног, зубов и разума. Грибники сонно брели бы мимо, устремив взгляд вперед на яркие лоскутные картинки из солнца и листьев. Я бы оплетала их ноги, опутывала их лесным войлоком и засохшими пучками мха. Снизу я бы видела внутреннюю, изнаночную сторону их курток. Часами из злого умысла я оставалась бы неподвижной; не росла бы, не старела, пока хладнокровно не убедилась бы, что обладаю властью не только над людьми, но и над временем. Подрастала бы только в самую важную пору дня или ночи — на рассвете и в сумерки, когда прочий мир занят пробуждением или погружением в сон.
Я бы щедро привечала всяких жучков и козявок; отдавала бы свое тело слизням и личинкам букашек. Никогда не испытывала бы страха, не боялась смерти. Да и что такое смерть, — думала бы я, — единственное, что с тобой могут сделать, так это выдернуть тебя из земли, порезать на кусочки, пожарить и съесть.
EGO DORMIO ЕТ COR MEUM VIGILAT[5]
— Эх, Марта, Марта, до всего-то тебе есть дело, — сказал Имярек Марте, наткнувшись на нее на дороге, когда та прутиком ковыряла канавки для стока воды.
Потом Имярек, толкая перед собой велосипед, зашагал в Новую Руду за сигаретами. Я видела их из окна. Марта, управившись со своими канавками, осторожно спустилась вниз. Трава стояла уже высокая, собственно говоря, поспела для сенокоса. Мне казалось, что даже здесь я ощущаю дух Марты — запах ее серой кофты, седых волос, тонкой и нежной кожи. Так пахнут вещи, залежавшиеся в одном месте. А потому это особенно чувствуется в старых домах. Запах того, что некогда было текучим и мягким, а теперь застыло — не умерло, а лишь застыло, и смерть в общем-то ему не грозит. Растворенный в воде и забытый желатин. Каемка от киселя, присохшая к краешку блюдца. А еще это запах сна, которым пропиталась постель. Запах потери сознания — так пахнет кожа, когда наконец тебя приведут в чувство уколом, встряхнут, похлопают по щеке. Так же пахнет наше собственное дыхание. Когда прильнешь лицом к окну — взглянуть, что там снаружи, — а дыхание, отраженное стеклом, возвращается к тебе обратно.
Так пахнут старики. Марта была старая, хотя и не так уж, чтоб очень. Если бы и сейчас продолжалось прошлое, если бы я была молода, как тогда, когда работала в отделении для престарелых, Марта казалась бы мне очень старой. Шаркала бы по нагретым сухим воздухом коридорам с пластиковым пакетом в руке. От безделья ее ногти зарастали бы кожицей.
Днем мы поехали в Вамбежице к столяру, которого порекомендовал мне кто-то из деревенских. Закончив с ним все дела, мы отправились в базилику. Марта была там давно, раз или два, хотя и жила совсем близко. Она выглядела растроганной. Дольше всего рассматривала благодарственные иконки, развешанные в боковых нефах, — знак человеческой признательности, выраженной в картинках: комикс, повествующий о всевозможных бедствиях и счастливых исходах. Десятки коротких историй о болезнях, преображениях и обращениях. Парад давнишней моды. Немецкие лапидарные надписи. Свидетельства существования чудес. Сводчатые, затененные галереи.