Какое блаженство, какое наслаждение — сидеть в прохладном доме, пить чай с пирогом и читать. Пережевывая длинные предложения, вкушать их смысл, в мгновение ока вдруг открывать глубоко сокрытый смысл, приходить в изумление, а затем отрешенно откидываться в кресле, уткнувшись взглядом в прямоугольник окна. В тонкой фарфоровой чашке стынет чай; над ним вьется ажурная струйка пара и исчезает в воздухе, оставляя нежный аромат. Вереницы букв на белой странице книги — уютное пристанище для глаз, ума и человека в целом. Благодаря им мир становится открытым и безопасным. На скатерть сыплются крошки от пирога, зубы с легким звоном ударяются о фарфор. Во рту скапливается слюна, ибо мудрость аппетитна, как домашний пирог, она бодрит, как чай.
На столике возле кровати лежал Диоген Лаэртский[20], которого Эрго читал «на сон грядущий», а иногда просто так, между делом, когда уставал от проверки тетрадей или монотонно бубнящего радио; он наугад открывал книгу и читал о греческих героях, великих и необычных людях. Великий Фалес[21], первым осмелившийся заговорить о бессмертии души, Ферекид, учитель Пифагора, Сократ и его демон, который предсказал философу его прославленную смерть, Эпикур («Нельзя жить приятно, если живешь немудро»), Эмпедокл из Агригента[22] («Любовь соединяет все») и необычный Архемах из Метапонта, автор трактата «О двойственности вещей» («Каждая вещь обладает двойственной природой»), но выше всех — Платон.
А потом случилась странная вещь. Эрго Сум знал Платона почти наизусть, но как-то никогда не обращал внимания на один фрагмент. В восьмой книге «Государства» есть одна фраза, которую он неожиданно обнаружил и которая его потрясла. Эрго замер, когда ее прочитал и осознал смысл: «Кто вкусил человеческие внутренности, тот должен стать волком». Да, именно так и было написано. Эрго встал, прошел на кухню, посмотрел в окно, выходящее на соседний дом, — он-то думал, что ему удалось забыть… Включил радио — передавали какую-то музыку, совершенно невыразительную. Он порылся в ящике стола, оторвал листок календаря, сломанной спичкой выковырял крошку пирога из зуба — все впустую. В сознании Эрго Сума появились первые кристаллики инея, которые расползались в разные стороны, замораживая все, что попадалось им на пути. Кухня была та же самая, и вид из окна тот же, и аромат чая еще витал в воздухе, и мухи нежно ощупывали хоботками крошки на скатерти, но везде уже воцарился тот кошмарный пустынный пейзаж вечной зимы. Повсюду белые морозные просторы, острые оконечности, стужа и скрип снега.
Он проверял эту фразу по несколько раз на дню — ведь могла же она ему лишь померещиться. Подсознание любит такие штуки. Затем он проверил в других изданиях, в других экземплярах, в переводе на польский, на русский и немецкий языки. Это предложение существовало, и написал его Платон. То есть было реальным.
Сколь поразительными бывают некоторые мысли, как они разрастаются, будто обладают природой готового к выпечке дрожжевого теста. (Что за кулинарные ассоциации; как же я низко пал, думал учитель.) Одна фраза и одна картина заполнили жизнь Эрго Сума. Он взял больничный и, хотя уже начались выпускные экзамены, сидел дома. Вечером он покрывался испариной, а его кожа становилась шершавой. Он боялся взглянуть на свои руки. Просыпался от клацанья собственных зубов. И когда однажды ночью над домами ненадолго показалась полная луна, Эрго Сум завыл. Он зажал рот руками, впился ногтями в щеки, но и это не помогло. Вой шел внутрь него, и, как ни странно, это приносило ему физическое облегчение, словно он долго сдерживал дыхание, а теперь наконец-то вздохнул.
Эрго страдал только тогда, когда метался в страхе, подавляя в себе волка, когда уже не был человеком, историком со смешной фамилией, но еще не был зверем. Именно это причиняло ему адские муки. Болело все тело, каждая косточка и каждая мышца, а в придачу этот безумный ужас, в сравнении с которым смерть была бы подобна легкому прикосновению. Этого Эрго Сум выдержать не мог, и ничего удивительного тут нет. Поэтому он сразу же переставал судорожно цепляться за жизнь, немедленно отказывался от борьбы, уходил в глубь себя, на самое дно, и лежал там, тяжело дыша. Он не понимал, как получилось, что верх в нем взял волк. Эрго Сум бежал в парк, в заросли травы на склонах, на ночные садовые участки, на кладбищенские гряды, лишь бы подальше от людей и смрада их жилищ. И так быстро все сглаживалось в памяти, что на следующее утро он был не в состоянии сказать, где провел ночь.