— А что до посмертия… Перерождение, оно еще будет ли, а пока я жив, ты в полной моей власти. — Я встал и прошелся по комнате. — Но дело даже не в этом. Я не просто так просил у тебя мести. В моих жилах течет не только человеческая кровь, и я планировал прожить долго, но за мной идет человек, который хочет моей смерти. Все решится в ближайшие дни, а сил, которые ты мне дала, катастрофически мало.
— Ты заберешь все? — Голос ее звучал глухо.
— Нет. Даже если я выкачаю тебя досуха, этого все равно не хватит. Я предлагаю тебе сделку. Нет, не сделку. Договор. Договор, скрепленный не кровью или словом, а расчетом. Нарушитель получит малый выигрыш, но соблюдение этого договора принесет нам взаимную пользу.
Чай давно уже остыл, бутерброды начали потихоньку зеленеть, но мы обсуждали пункты договора с таким же азартом, как и в самом начале. Лота записывала наши мысли на листах бумаги — у нее почерк был ровнее.
— «…в подобном случае». — Записала она последнюю фразу и с наслаждением разогнула спину. — Мда… — она оглядела кипу листов, высившуюся на краю стола, — прямо конституция.
— Что? — Спросил я, сомнением рассматривая заплесневевший бутерброд.
— Свод законов. Мне Сайао рассказывала про такие.
— Мне казалось, что конституция — это телосложение. Мне это слово всегда не нравилось, потому что по звучанию сильно похоже на «консистенцию». Сразу представляется человек — пудинг.
Лота рассмеялась и отобрала у меня бутерброд.
— Хватит его рассматривать, лучше новых наделай, а то эти тебя скоро папой называть будут.
— Да уж, — хмыкнул я, — сколько мы здесь уже сидим?
— Не знаю, — богиня пожала плечами, — что — то около месяца, думаю.
Я с грустью оглядел разгромленную библиотеку. За месяц мы перетаскали с полок немалое количество книг, они кипами высились по углам. У кушетки в какой — то момент подломились ножки, и ее заменила основательная, но кое — как застеленная кровать. Несколько раз в пылу спора мы смахивали со стола чашку или тарелку, и я менял ковер, пока мне не надоело. Теперь вместо пола клубилось нечто, похожее на облака, приятно пружинящее под ногами, но скрывающее пятна и осколки. От светилен быстро уставали глаза, пришлось и этот вопрос решать кардинально: сквозь витражный потолок лился мягкий рассеянный свет.
— Надо идти.
— Так скоро? — она прижалась ко мне всем телом, обвивая мою шею руками. — Не спеши. Здесь время остановилось, так какая разница, сейчас уходить или позже?
— Оно остановилось для меня, а для тебя лишь замедлилось. Ты по — прежнему слабеешь. Нужно спешить. Не грусти, — я провел пальцами по ее щеке, — как только эта беготня закончится, я буду весь в твоем распоряжении.
За этот месяц многое изменилось, а, быть может, не изменилось ничего. Ее глаза были полны любви, но в ее искренности я сильно сомневался. Можно было, конечно, предположить, что я очаровал ее своим умом, или красотой, или еще чем — то не имеющим для богов никакой ценности. Единственное, на что я мог опираться в отношениях с ней — выгода. Выгода для нас обоих. Пока я нужен ей, пока полезен, она не подставит меня. Да и в этом была изрядная доля допущений. Но раз уж она первая заговорила о чувствах, что ж, я решил поддержать игру, и мы прощались, будто настоящие влюбленные.
— Не выходи отсюда, — предостерег я, — это может быть для тебя опасно.
— Для нас, — поправила она.
— Да. Для нас, — рассеяно кивнул я.
От деревни, некогда находившейся под покровительством Лоты, действительно почти ничего не осталось. То, что она назвала околицей, представляло собой столбы от ворот и несколько отдельных бревен, произвольно торчащих вокруг. Судя по тому, как далеко друг от друга они находились, новый бог Смерти и впрямь собрал обильную жатву. Хижина, а точнее, землянка последнего жреца моей супруги заросла травой настолько, что без помощи Паука я бы ее в жизни не нашел.
— Все — то ты знаешь, — буркнул Паук, заматывая лицо платком. — Я вот и то не почувствовал, что рядом кто — то умер.
— Он умер три дня назад, — объяснил я, — а землянка сильно напоминает могилу. Ты не мог ничего почувствовать.
— Ну, что он умер три дня назад, я чувствую, — хмыкнул адепт Смерти.
— Так может, закидать землей до конца, камень сверху положить и дело с концом? — Предложил Сорно, с сомнением принюхиваясь к выданному ему платку.