– Я. – Тарнболл отделился от утесов и шагнул под деревья – и почти сразу же на что-то наткнулся.
– Барни – черт! – проскрежетал он.
А Джилл облегченно вздохнул и протянул руку вниз, потрепал по голове бешено виляющего хвостом пса. И тут… идея.
– Браконьеры, Барни! – негромко, но настойчиво науськал его Джилл. – Браконьеры, старина. Найди их, Барни – найди их!
Но Барни и не требовалось искать: он и так уже знал, где они.
Группа Джилла последовала за псом через лес, и свечение среди деревьев становилось все ярче. К тому же из-за ложного черного горизонта в виде утесов в небо выпорхнула пара шафрановых лун, испещряя пятнами тропу к кострам в лесу. И чем ближе они подбирались, тем тише шли.
Для Барни это было давно знакомым делом: ему уже доводилось знаться с браконьерами. Не считая редкого фырканья и негромкого порыкивания, он двигался столь же бесшумно, как группа из пяти мстителей, которую он безошибочно вел к добыче. Но даже если бы он залаял или один из членов группы наступил на сухую ветку, то сомнительно, чтобы этот звук расслышали за другими звуками, доносившимися теперь от пятна мерцающего света, красно-желтого света костров, который становился все ярче и ярче.
Они были почти пением, эти звуки, похожие на какой-то сверхъестественный хор, даже несмотря на то, что составлявшие его голоса – их гортанный, горловой тембр – звучали страшно не правильно. Но в нем определенно слышались имена, повторяемые вновь и вновь:
Анжела и Миранда.
Впереди показалась поляна.
Эти… люди на поляне выглядели сперва какими-то неясными фигурами, тенями, что пылали при мерцающем свете огня и превращались в силуэты, когда заслоняли тот или иной костер, совершая странные дергающиеся движения, а затем делаясь более отчетливыми, когда проходили между кострами.
Они определенно были людьми. И (заметил с дрожью ужаса Джилл) разгуливали в маскарадных костюмах.
Его отряд спасателей остановился на темной стороне густых кустов. Они хорошо все видели, глядя поверх листвы, но оставаясь вполне скрытыми. И так как пение, та гортанная, хриплая, свистящая и шипящая литания продолжалась, спецагент прошептал:
– Что это за чертовщина? Ку-клукс-клан?
– Нет, – голос Джилла звучал хрипло. – Здесь нет никаких островерхих капюшонов, всего лишь лицевые маски. Но марлевые маски? Сит снова изменил правила. И это на них не простыни. Это белые хирургические халаты!
– Что?
– Ты заметил, что все эти фигуры в точности одинаковы? Дубликаты, Джек. Ну, это на мой взгляд, пахнет Родом Денхольмом. Но переодетые врачами?..
– Кошмар Миранды! – прошипел Тарнболл.
– Или, может, два кошмара в одном, – ответил Джилл, чувствуя, как напрягается рядом с ним спецагент, и слыша приглушенное дзинь, когда тот оттянул затвор, взводя оружие.
– Погоди! – предупредил Джилл. – Ничего не предпринимай, пока мы не узнаем, что же случилось с девушками.
Им не пришлось слишком долго ждать.
На поляне трудились четыре фигуры в белых халатах. Они суетились вокруг валуна с плоской вершиной, приблизительно прямоугольной формы, на который они набросили простыню, превратив его в стол, чуть покатый, похожий на широкий, перекошенный гроб, ушедший узким концом в землю. Ощущение страха у Джилла поднялось на несколько делений, когда развернули ту простыню, и он увидел множество железных колец, свисающих со скоб вокруг неровных сторон этого… чего этого? – этого алтарного камня. Ряд из пяти колец на нижнем конце поверхности разделял его на две наклонные постели или, на самом-то деле, стола. Операционных стола? Именно такое общее впечатление.
И Джилл не один увидеть это. Рядом с ним Джек Тарнболл напрягался, словно бульдог на поводке. На очень коротком поводке.
В кустах по другую сторону поляны возникла суета.
Четыре фигуры вокруг небольших костров неуклюже двинулись на помощь еще четырем, когда те появились из теней. Но Джилла и спецагента куда больше интересовало, кого новоприбывшие принесли с собой, чем увеличение численности неприятеля.
Эти четыре медленно движущиеся, одинаковые фигуры в белых халатах и хирургических масках притащили женщин, Анжелу и Миранду – нагих, с кляпами во рту и связанными за спиной руками. И когда их выгнали тычками, словно скот, но по-прежнему брыкающихся, на поляну, то и пение завели по новой. И Джилл, Тарнболл и все остальные члены отряда спасателей смогли, наконец, расслышать членораздельные слова. Может быть, Кину Сун и не понял их, но для остальных членов группы они казались совершенно ясными:
– Вот жертвы Роду! Трахать! Трахать! Трахать! Вот жертвы всемогущим родам-елдам! Рода! Многим Родам! Трахать! Трахать! Трахать! Вот жертвы жаждущим родам-елдам, что распорют этих коров и начинят их семенем своим! Трахать! Трахать! Трахать! – Это исходило от четырех кошмарных фигур, откинувших головы назад, чтобы дать словам, кулдыкая, вырваться из их глоток. А со стороны других четырех – ответный крик, но сделанный смешливо-девичьими, напевающими в том же темпе тошнотворными голосами:
– Мы готовы для тебя. Род! Трахать! Трахать! Трахать! Готовы ко всем родам-елдам вас. Родов! Трахать! Трахать! Трахать! И я, Анжела, как была готова в жизни, так буду и в смерти! Трахать! Трахать! Трахать! Именно это я делала лучше всего, и именно это я продолжу делать вплоть до тех пор, пока не присоединюсь к тебе в твоем низменном гнилом состоянии! Трахать! Трахать! Трахать! Я оставила тебя умирать, Род, когда ты хотел всего лишь трахать! Трахать! Трахать! И теперь мы будем трахаться до самой моей смерти! Таким образом, я, Анжела, покаюсь в грехах своих. Трахать! Трахать! Трахать! – И иным, чуть более глухим журчащее-девичьим голосом:
– Мне, Миранде, не требуется исповедаться ни в каких грехах, не грешна я перед Родом с родами-елдами. Но я тоже познаю радость быть оттраханной, оттраханной, затраханной до смерти, быть единой со всеми вами в ваших низменных страстях! Но я давно мечтала, и вот о чем: моя мука будет для вас наслаждением, а все мои сочленения будут переломаны, дабы я могла погромче вопить, когда вы будете трахать, трахать, трахать меня!
С поляны распространялось во все стороны зловоние. Оно, вне всяких сомнений, отдавало смрадом открытой гробницы. Но оно было больше и хуже, в нем присутствовала рыбная, клоачная мерзость гигантских моллюсков. Голова Джека Тарнболла, все еще болевшая от сброженного молока кокосов и «высокооктановой» мякоти орехов, закружилась от выворачивающей желудок тошнотворности этого запаха – и еще больше от ощущаемой им закипевшей страсти.
– Спенсер, – прорычал спецагент. – Спенсер!..
– Погоди, – выдавил из себя Джилл. – Тебе нельзя стрелять, пока девушки вон там. – Но они уже видели, что девушки там будут недолго. Восемь фигур-«врачей» привязывали их к кольцам на алтарном камне – привязывали нагими, уложенными спиной на алтарь, бок о бок, и с широко распяленными ногами, как раз на нужной высоте для…
– Трахать! Трахать! Трахать! – кулдыкали восемь фигур, выплевывая эти слова в ночной воздух. Затем одна из них выдернула кляпы изо ртов девушек, в то время как остальные подняли с земли огромные округлые камни и двинулись всем кагалом к Миранде. И тут:
– Трахать, трахать, трахать вас самих на хрен! – проревел спецагент.
Джилл, Кину Сун и Барни вырвались из кустов с одной стороны, а Тарнболл, Уэйт и Стэннерсли – с другой. Непристойное стрекотание оружия спецагента заставило людей в халатах застыть, как на фотографии, пока его сообщение летело к цели. Шесть фигур в белом рухнули, роняя камни. Две других бросились прямо на группу Джилла. Барни вцепился зубами в халат одной из них, срывая его с фигуры, в то время как Джилл подставил подножку другой, а Кину Сун запрыгнул на нее верхом и открутил голову. Хороший ход – и все же одновременно и неудачный.
Голова отделилась, выкатилась из рук Суна и потеряла свою хирургическую маску. А под ней оказалась второй маской: маской смерти.
Она мало чем отличалась от черепа. Черепа, вымазанного в пищеварительных соках моллюсков и личинок и в гнилостных жидкостях. Череп со свалявшейся шапкой волос, ухмыляющимися зубами на почерневших деснах и глазами, горящими зеленовато-желтым светом.