— Я знаю, о чем ты думаешь, девочка. — Её глаза стали задумчивыми. — Это было ужасно. Непростительно. Это невозможно забыть. Но из-за этого ужасного деяния на свет появилось много хороших мужчин и женщин. А та женщина получила свое правосудие — правосудие тогда и правосудие в конце. — Она кивнула, и её взгляд снова прояснился. — Мне всегда казалось, что в Доме Эмбер время находило путь к излечению.
Ужасное деяние, мысленно повторила я, тряхнув головой. Я надеялась, что та женщина добилась правосудия. Я подумала, что никогда не узнаю наверняка. Мне нужно было подумать об этом.
— Ладно, — я встала. — Я должна спешить. — Роза, наверное, уже ждет. — Ещё раз спасибо вам, за… всё.
Она улыбнулась и отмахнулась от моих благодарностей.
— Прощайте, — сказала я, уходя от неё.
Нанга повысила голос мне в след.
— Ещё одна вещь. Чуть не забыла. Ты никогда не запутаешься, решая тени это или нет, зеркало всегда скажет тебе правду.
Я была занята тем, что мысленно проговаривала повороты и думала о рабыне — предке Джексона, — с которой жестоко обошелся подонок-рабовладелец — мой предок. И это отразилось на моей связи с этим местом и этими людьми. Так что я была уже на полпути к выходу из лабиринта, прежде чем вообще услышала её последнее предложение.
Я нашла длинный зеленый коридор, ведущий наружу. Когда я вышла, я увидела Джексона, сидящего на каменной стене.
— Привет, — сказала я. — Что ты там делаешь?
— Сэмми… сказал мне, что ты пошла внутрь. Я хотел убедиться, что ты найдешь выход.
Я кивнула и слабо рассмеялась.
— Спасибо. Ты знал, что мы с тобой кузены?
Он поднял брови.
— Да. Я знал. Ида рассказала мне о женщине, которая была моей прапрабабкой, что-то около семи поколений назад. Похоже, что это была невероятная женщина.
— Я не знаю. Бабушка говорила мне о прапрабабушке, которая была сторонником ликвидации рабства. Почему-то она при этом никогда не рассказывала мне о наших предках-рабовладельцах.
— А откуда вообще всплыла эта тема сейчас?
— Там была Нанга. Она рассказала мне, как найти выход.
— Нанга?
— Ага. Она… приятная. Слегка странная, но приятная.
— Нанга… Я помню, как Ида говорила, что Нанга сделает для друга всё, что угодно, но с ней не стоит пререкаться. Она никогда не прощает и никогда не забывает.
Я подняла брови.
— Мне не кажется, что у неё настолько хорошая память — кажется, что в действительности она не помнила нашу первую встречу. Думаю, что так всегда происходит, когда человек стареет.
Он кивнул, забавляясь.
— Она хорошо держится последние несколько лет.
— Ты знаешь, который сейчас час? Мне кажется, что я должна быть на кухне прямо сейчас. Твоя бабушка предложила мне помочь с приготовлением брауни.
— Я знаю, — ответил он. — Помощь — это я.
Вот как. Серьезно?
— Ты собираешься сделать это?
— Ну, не задаром. Мы продублируем рецепт. Половину я заберу домой.
— Ты, правда, знаешь, что делать? — Я, должно быть, выглядела слегка скептичной.
Он фыркнул.
— Это всего лишь брауни.
Он четко знал, где что находится — противни, какао и орехи, мука и сахар. Он передал мне пачку масла и сказал смазать противень.
— Как смазать?
Вздохнув, он забрал масло, отрезал маленький кусочек и плюхнул его на противень.
— Используй пальцы, чтобы растереть его, особенно в уголках, чтобы тесто не приклеилось. Ты вообще когда-нибудь пекла пирог?
— Для этого существуют пекарни, — ответила я. — Мне нужно использовать пальцы?
— Да. Тебе нужно использовать пальцы. Но сначала вымой руки, — сказал он, закатывая рукава и берясь за мыло. Я изо всех сил пыталась не смотреть на невероятные грубые шрамы, поднимающиеся к его предплечьям. Но он всё равно поймал меня.
Он слегка пожал плечами.
— Дорожная авария, когда мне было три года. Я очень сильно обгорел с левой стороны.
Я не знала, что сказать в ответ. Я пробормотала что-то вроде — мне жаль.
— Я почти ничего не помню, — сказал он, — разве что иногда бывают сны. Бабушка говорит, что я мог умереть, но мне удалось выбраться из моего кресла. Взрыв отбросил меня. Получил травму головы и несколько сломанных ребер, но я выжил. Мои родители нет.
— Ты помнишь их?
— Не то, какими они были.
Не то, какими они были?
Видимо он понял, как странно это прозвучало:
— Я… я слышал множество историй о них, от бабушки, разумеется, и в моей голове сложилась картинка, какими они могли бы быть, какими бы мы стали… — Его голос стал тихим.
Если бы все сложилось по-другому, мысленно закончила я. Я подумала, что если мы когда-нибудь всё-таки отыщем алмазы, я должна буду убедиться, что он получит половину. Он имел на них столько же прав, сколько и я. И он заслуживал большего, чем то, что дала ему жизнь.
Он встряхнулся.
— Нам лучше шевелиться, — сказал он. — Брауни должны остыть, прежде чем можно будет резать их.
После того как я натерла противни, он показал мне, как посыпать их мукой. Затем шаг за шагом мы прошлись по рецепту. Ст.л. значило столовую ложку; одна использовалась в пароварке, чтобы растопить шоколад; вторая давала возможность вытащить яичные скорлупки из миксера и не лезть туда пальцами…
Он схватил меня за запястье, когда я собралась вытащить попавший осколок.
— Ты хочешь лишиться одного? — А когда скорлупа случайно попала в тесто, он вылил всё в раковину и начал с самого начала.
Он взял всё на себя, повторно отмеряя сыпучие ингредиенты, вбивая масло в растопленный шоколад, растирая, смешивая, добавляя ваниль, даже не отмерив, сминая орехи рукой. Он определенно знал, что нужно делать.
— Плохо, что ты хочешь стать врачом, — сказала я. — Ты был бы отличным шеф-поваром.
— Я не собираюсь становиться врачом. Я хочу заниматься исследованиями.
— Исследованиями, — с удивлением повторила я. — Просто интересно, почему ты хочешь похоронить себя в лаборатории? Ты такой общительный. Даже Сэмми ты нравишься, хотя он едва ли любил кого-нибудь.
— Сэмми чудесный ребенок, — ровно сказал он, фокусируясь на разравнивании теста по двум противням, снова и снова разглаживая его. Я почувствовала, что сказала что-то неправильно, но не знала, что именно. Когда Джексон поднял глаза, его лицо было ровным. Ничего не выражало. Снова. Он сменил тему. — Давай отправим это в духовку.
Я начала убираться, пока он делал глазурь. Когда таймер прозвенел, он показал мне, как проверить степень приготовления и заявил, что противни готовы к мытью.
— Сядь, — приказала я. — Я закончу уборку. С этим я справлюсь.
— Если ты так настаиваешь, — сказал он. Он раскатал рукава и сел так, как сидел, когда я впервые увидела его — откинувшись назад, его вытянутые ноги заняли половину кухни.
— Как скоро нужно будет поливать все глазурью?
— Дай шоколаду несколько минут, чтобы растаять. Кстати, это называется ганаш. Шоколад и сливки смешанные вместе.
— Ладно, — сказала я, — сейчас ты просто хвастаешься.
Искренняя улыбка, теплая и расслабленная. Как тогда, на чердаке.
— Кто, я? — сказал он. — Да никогда.
Я засмеялась, и в этот момент вошла мама. Её губы были сжаты; она была раздражена.
— Сара, я видела тебя, когда ты бежала по тропинке, собираясь сбежа… — Она оборвала саму себя и подошла ближе, рассматривая меня. — Боже, как ты умудрилась размазать муку по всему лицу?
— Ты ищешь Сэмми? — с надеждой спросила я.
— Нет. Я искала тебя. Сэм уехал в Аннаполис с твоим отцом этим утром.