Он быстро съехал на другую тему, но про «личные связи» Олимпиада запомнила хорошо. Всеми силами она старалась нарабатывать, поддерживать и укреплять именно их, и ей это удавалось!.. Она знала журналистов по именам, знала их мужей и жен, кто развелся, женился или только собирается развестись или жениться. Знала, что у Насти Молодцовой дочка, а у Ивана Вешнепольского, руководителя телеканала ТВТ, даже две. Еще она знала, что Лида Шубина из «Коммерсанта» панически боится непроверенной информации и долго согласовывает с юридическим отделом каждое слово, и при этом торопить ее бессмысленно. Катя Костикова любит смешные книжки и терпеть не может грубой «заказухи» и еще пишет для глянцевых журналов под другими фамилиями, и в этих журналах ее ценят и всегда печатают.
К Насте она ездила в роддом, с Костиковой пила пиво, а Вешнепольского неизменно поздравляла с Днем защитника Отечества, потому что он начинал когда-то военным корреспондентом и однажды даже попал на Кавказе в плен.
Должно быть, Марина Петровна поняла это как-то неправильно, потому что Олимпиада никак не могла взять в толк, отчего та так прогневалась.
– Марин, Настя Молодцова должна поставить наш материал, и я просто решила ее поторопить.
– Разговорами о том, как пописала ее дочь?!
– Ну, просто она недавно родила, и для нее это сейчас важно.
– Зато для нас совершенно неважно! – почти простонала Марина Петровна. – Что это такое? Что это вообще за разговоры в служебное время?!
Никита Белов за соседним столом перестал зевать и навострил уши. Назревал скандал – единственная отрада в их затхлом болоте!..
– Я просто хотела ей напомнить…
– Напомнить?! – У начальницы покраснели щеки. – Никаких напоминаний я не слышала! Я слышала только какую-то… бабскую болтовню! И ты еще позволяешь себе утверждать, что это деловая беседа! Что ты должна была сделать?
– В… каком смысле?
– В прямом! Что ты должна была сделать?! Напомнить ей про материал?! Вот и напоминала бы! А ты болтала с ней невесть о чем! Нужно было задать вопрос и потребовать ответа, только и всего!
– Я не могу ничего от нее требовать, – потихоньку начиная злиться, сказала Олимпиада. – Мы не платим за материал, она делает его просто из уважения к нам.
– К кому – к нам? – пронзительно спросила Марина Петровна. – К нашему холдингу или к тебе лично?! Что ты выдумываешь?! Лично ты никому не нужна и неинтересна, уж поверь мне! Если она делает материал, то только потому, что информационный повод у нас вполне достойный!
Олимпиада хотела было ответить, что никакого такого повода и в помине нет, потому что в России тысячи заводов и тысячи директоров и московские газеты вовсе не пишут огромные материалы про каждого из них! Еще она хотела сказать, что самое главное в любом бизнесе – это личные связи. И еще про то…
– Значит, так, – заявила Марина Петровна с отвращением. – Все внеслужебные разговоры я попрошу вести дома. Я запрещаю тебе завязывать с журналистами какие-то другие отношения, кроме деловых. Если ты таким способом создаешь известность лично себе, пожалуйста, не вмешивай сюда нашу компанию и не делай этого от ее имени! А я оставляю за собой право… доложить об этом начальству.
– Начальству?..
Марина Петровна величественно кивнула и пошла к двери. Олимпиада смотрела ей вслед, и Никита Белов выглянул из-за компьютера.
Начальница остановилась и повернулась со скорбным лицом:
– Я заходила сказать, что тебя разыскивают из ФСБ. Телефон у секретаря.
Олежка приехал поздно и очень недовольный. Кто-то перехватил у него выгодную сделку.
Олежка работал в риелторской конторе и «занимался жильем». У него были сумасшедшая мамаша, сумасшедший папаша, сумасшедший брат и никакого собственного жилья. Поначалу Олимпиаде казалось, что он полюбил ее чистой любовью исключительно по причине наличия у нее этого самого собственного жилья, но потом она перестала морочить себе голову подобной ерундой.
– Что это такое, черт побери? – спросил он устало, когда Олимпиада отворила дверь. – К тебе что, кто-то ломился?
– Я же тебе говорила! У нас человека убили, а потом он взорвался почти у меня в квартире! Еще на той неделе!..
– Ах да! – сказал Олежка. – Я и забыл.
Он все время все забывал.
Он протиснулся в квартиру, поискал, куда бы кинуть портфель, потому что полочки, на которую он его кидал всегда, больше не существовало. На самом деле разрушения были не слишком значительными – дверь, стены, как будто побитые шрапнелью, полочка, развалившаяся пополам, и треснувшее зеркало, про которое Люсинда сказала: «Плохая примета». Больше ничего не пострадало – из-за того, что заезжий швейцарец сумел в последний момент поддать носилки голой ногой, и мертвое тело, медленно переворачивающееся в воздухе, ей виделось третью ночь в кошмарных снах. Да еще пришлось отмывать пятна крови, но в этом ей помогла Люсинда.
– Ну, что тут было? – спросил Олежка, поцеловав ее сухим и шуршащим, как осенний лист, поцелуем. – Правда, что ли, взрыв?!
Пока Олимпиада рассказывала все, что уже три раза повторила ему по телефону, он задумчиво стянул брюки, оставшись в носках и некоем подобии колготок. Снял пиджак, пристроил его на спинку кресла-качалки, с которой он все равно всегда падал, через голову стащил галстук и рухнул на диван – устал.
– Ужасно, – посочувствовал он, когда Олимпиада закончила рассказывать – в четвертый раз. – Ну, при нашей жизни бывает и не такое.
– Бывает, – согласилась Олимпиада из кухни, где она стряпала ужин и очень торопилась, потому что, приезжая с работы, Олежка всегда хотел есть. – Но, знаешь, мне почему-то казалось, что со мной такого быть уж точно не может никогда!
– Все под богом ходим, – сказал Олежка-философ и зевнул. – А моя мамаша знаешь что учудила?
– Что?
– Сегодня позвонила и сообщила, что подаст на нас с братом на алименты, потому что мы ей денег не даем! Вот дура старая! Она думает, что у меня зарплата официальная! Представляешь, отсудят ей алименты, а у меня зарплата тысячу семьсот восемь! Вот с них и будет получать, идиотка!
Олимпиада помолчала.
– Олежка, а может, лучше ей просто денежек давать? Она же не от хорошей жизни в суд подает!
– Да? – взвился Олежка. – Давать ей, да? А она мне давала, что ли?! И за что это я ей буду деньги давать?! Я что, должен ей, что ли?!
Олимпиада пожала плечами. Ей не нравились такие разговоры.
У нее тоже трудные отношения с матерью, но ей никогда не приходило в голову прилюдно называть ее «старой дурой»!
Иногда Олимпиаде даже нравилось, что Олежка как будто сирота – не бывает никаких проблем с потенциальными родственниками! К ним не нужно ходить «на чай» и звать их к себе тоже не нужно, и наплевать, что там думает его мамочка на ее счет, и наплевать, как именно она представляет себе семейную жизнь сыночка, и не надо запоминать дни рождения и что-то такое выдумывать с поздравлениями и подарками, и вообще никак не нужно соотносить себя с чужой семьей и их интересами! Все Олежкино свободное время принадлежит только им двоим, и они могут использовать его по собственному усмотрению, не обращая ни на кого внимания, – а это ведь самое главное!
Но все же судиться с родителями из-за денег казалось ей не слишком… красивым.
– А брат вообще безработный, так он сказал, что кукиш ей с маслом, от пособия по безработице уж точно не отсудят! Говорит, пойду на биржу, специально встану на учет, чтобы она сообразила, что от него ей ничего не достанется! Он мне тоже сегодня звонил.
– Зря вы так, – пробормотала Олимпиада. – Это же ваша мать, не кто-нибудь…
– Да ладно! Что ты понимаешь! Сама-то небось тоже к мамашке не побежала, когда у тебя тут бомба взорвалась! И еще меня учишь!