Бумажка производила впечатление вполне настоящей. Только вот откуда она могла взяться у дяди Гоши?!
– Не сомневайся ты, недоверчивая душа! – засмеялся слесарь с завода «Серп и Молот». – Ногу мне ломит, сил нет, сам бы поехал, ей-богу!
– А что, что передать-то? – спросил Женя, не отрывая глаз от бумажки. – И кому?
– Это, милый ты мой, я тебе все враз объясню. Ну что? Берешься или нет?
Женя взялся. От дяди Гоши он получил всего-навсего беленький пакетик, похоже, завернутый в несколько слоев бумаги. Он поковырял его пальцем, понюхал и даже взвесил на ладони.
Ничего особенного. Внутри не тикало, не звенело, не гремело и не шуршало. На деньги тоже не похоже, что-то твердое там было.
Дядя Гоша Племянников некоторое время терпеливо и настойчиво наставлял его, что именно должен сказать человек, который к нему подойдет, и как должен ответить ему Женя, прежде чем отдаст пакетик.
– Да что за секретность такая? – возмутился Жорж Данс, которому надоели инструкции настырного Племянникова, да он все равно ничего не запомнил. – Ты что, шпион, дядя Гоша?
– Сам шпион! – обиделся слесарь завода «Серп и Молот». – А ты делай, что велено! За то тебе и деньги плачены!
Конечно, вершителю судеб русской литературы тут и насторожиться бы – деньги действительно «плачены» большие, и как-то совсем непонятно за что, но он не насторожился. Денег хотелось больше, чем думать о том, за что их дают.
Да и работа оказалась ну такой простой, что проще и придумать невозможно. На станции метро «Кантемировская» он проскучал всего минут пять, стоя у последнего вагона из центра, разглядывал народ, который валил от поездов в обе стороны платформы. Народ был «окраинный», самый разнообразный – тетки в китайских пуховиках, юные красотки на тоненьких каблучках и в мини-юбочках, хотя мороз был страшенный, парни в кожаных куртках, мужики в дубленках и высоких меховых шапках, как у годуновских бояр, дети с рюкзаками, подростки с неизменными пивными бутылками.
Зимой и летом одним цветом, что это такое? Правильно, пиво!..
Потом Жорж Данс навострился было порассуждать о том, как в черной пасти тоннеля пропадают и возникают ревущие чудовища с желтыми циклопическими глазами – все писатели только об этом и думают в метро! – но тут к нему подвалил парень в шапке с ушами торчком. Он активно жевал жвачку, работал челюстями.
– Здорово, – сказал он невнятно, – ты не меня ждешь?
Оказалось, что Жорж ждет именно его.
Получив привет от дяди Гоши, парень забрал у Данса пакет и канул в толпу, будто его и не было, не посмотрел, не проверил ничего, не развернул, на что Жорж втайне надеялся.
После этого будущий классик русской литературы еще несколько раз возил пакеты в разные районы Москвы и за каждую «ездку» получал по бумажке, которая приводила его в восторг.
Он любил эти бумажки, один их вид вызывал у него восторг.
Только он совсем не умел их тратить. Дополнительная сотня, почти в два раза увеличивавшая его прожиточный минимум, исчезала неизвестно куда, словно в воздухе растворялась. И ведь ничего такого он не покупал! Только однажды в переходе на Пушкинской в палатке купил «вещь» – темные очки. Зачем ему очки, он и сам не знал хорошенько, но вид у него при этом стал еще более мужественный – длинные серые волосы, бородища, а над ней очки за сто долларов!..
Потом дядя Гоша перестал его посылать, а он уже привык!.. Перестал посылать, и заходить перестал, и сынком больше не называл. Пару раз Жорж Данс подкарауливал его у подъезда – он прогуливался там как раз в тот момент, когда дядя Гоша возвращался с работы, но тот проскакивал мимо, даже не останавливаясь.
Жорж обиделся.
А потом случилось это.
Он точно знал – все из-за романа, из-за книги, которая, видимо, затронула какие-то сокровенные тайны бытия.
Затронула и перевернула, иначе и быть не могло.
Узнав о дяди-Гошиной смерти, Жорж Данс сильно струсил – не из-за соседа, наплевать ему на соседа сто раз, а из-за того, что тот был убит так странно, так невероятно и так… так похоже!
Он не сразу поверил. Не сразу соотнес.
А потом Люська-продавщица ему рассказала. Как труп дяди Гоши на нее упал, как она закричала, как милиция приехала и как потом дядя Гоша взорвался.
Жорж Данс все понял.
Он кое-как отвязался от Люськи, кинулся в свою квартиру, заперся на все замки и вытащил заветную рукопись, которая ждала своего часа, припрятанная в папку с замками. Папка была когда-то бархатная, а теперь потертая, с сальными, залоснившимися краями и двумя латунными штуковинами, которые «запирали» ее.
Жорж Данс переложил несколько страниц, нашел то, что искал, – и тонкая бумага так затряслась у него в руке, что он не смог совладать с собой, уронил листок, и тот стал планировать, закружился.
Да. Это он. Его роман.
В нем все – жизнь, смерть, туманное будущее, серое прошлое и очевидно лишь настоящее.
Даже в состоянии крайнего испуга Жорж Данс старался думать «возвышенно», не так, как все нормальные люди.
Где-то внутри черепа, гораздо глубже «возвышенных» дум, копошилась очень приземленная, но понятная мыслишка о том, что надо бы… в милицию заявить, но Жене Чеснокову, честно сказать, не слишком хотелось.
Во-первых, он, как свободолюбивая личность, терпеть не мог государственные институты, ограничивающие его свободу!
Во-вторых, в юности у него был привод за хулиганство, и он не любил, когда ему об этом напоминали.
А в-третьих… в-третьих, в милиции пришлось бы рассказать о пакетах, которые он возил на разные станции метро, и сколько денежек отвалил ему за это слесарь с завода «Серп и Молот», а Женя предпочел бы об этом не рассказывать!
Несколько ночей он не спал, все пытался соотнести роман с жизнью, и все у него выходило, что из-за романа и случилась вся та катавасия – не из-за чего больше!
Он даже в библиотеку институтскую сходил и там у толстой тетки-библиотекарши с бедным пучком волос и в валенках получил Стругацких.
По Стругацким выходило, что ничего невозможного в случившемся нет: роман вполне может руководить жизнью.
Теперь Женя целые дни проводил в раздумьях, даже новую эпопею бросил, не до нее было.
Всякие происки шпионов, террористов, милиционеров и разведчиков он сразу отверг как нереальные дела. А из того, что осталось, он сделал единственный возможный вывод.
Вывод о том, что он… мессия.
Его роман на самом деле проложит человечеству новый путь.
Он долго не решался посмотреть, что дальше. Впрочем, он знал, но все гадал, как с его словами управился роман, не изменил ли их, не переставил, не переделал ли!..
Потом все-таки посмотрел и понял – нужно ждать следующего. Оно уже близко, почти на пороге.
Жорж даже прикинул на листочке, и выпало на сегодняшний день. Сегодня все и должно случиться.
Когда он это понял, его обдало жаркой волной, так что даже уши загорелись. Остро заточенным карандашом он написал «Сегодня» и подчеркнул.
Посмотрел и обвел рамкой. Внутри рамки он начертил крест, и стало похоже на окно.
Он еще посмотрел, и у него перехватило дыхание. Теперь он так торопился, что рисовал кое-как. Черным он уплотнил раму, так, что она стала густо-грифельной, отливающей сальным угольным блеском.
Жорж Данс так нажимал на карандаш, что тот крошился.
Роман подстегивал и торопил его.
Чуть ниже окна кое-как, из палочек и точечек, он нарисовал человечка. Человечек как будто беспомощно раскидывал руки.
Еще пониже Жорж подписал большими буквами: «БАХ!!!» и чуть-чуть полюбовался на свою работу.
Потом натянул куртку, выскочил на лестницу, постоял, озираясь в ознобном полумраке, и побежал по лестнице, но не вниз, а вверх, где за сетчатой ржавой дверью был только заброшенный чердак.
Олимпиада знала, что сейчас будет взрыв, недаром то темное и опасное катилось ей прямо в ноги.
Будет взрыв, и от нее ничего не останется.
Вернее, то, что останется, назовут «фрагменты человеческого тела» и покажут в новостях.