Немедленно по всей стране поднялось удивительное неистовство. Люди, до сей поры еще сохранявшие рассудок, сейчас начисто потеряли его. "Погибают пассажиры первого класса! Что же будет дальше?!" - вот в чем была сущность всего волнения. Однако эта тривиальная фраза не передавала и малой толики охватившей нас ярости. Для меня, когда я только и думал что об ужасной цене, в которую нам обошлись Нев-Шапель, Ипр и высадка в Галлиполи, весь этот шум вокруг "Лузитании" явился признаком неуместной черствости, хотя я был лично и близко знаком с тремя из самых известных жертв и, быть может, лучше других понимал, каким несчастьем была смерть Лейна. Я даже испытывал весьма понятное всем солдатам мрачное удовлетворение от того факта, что штатские, считавшие войну таким прекрасным британским спортом, теперь хорошо почувствовали, что значила война для настоящих участников боев. Я выражал свое раздражение откровенно, и оказалось, что мое прямое и естественное чувство в этом случае воспринимается как чудовищный и черствый парадокс. Когда я спрашивал тех, кто мне дивился, могут ли они сказать что-нибудь о гибели Фестюбера, они дивились мне еще больше, так как совершенно позабыли о ней, а вернее, так никогда и не уяснили себе ее значения. Они не были бессердечней меня; но великая катастрофа была слишком велика для их понимания, а небольшая была им как раз по плечу. Я не был удивлен: разве мне не приходилось видеть, как целое учреждение по той же причине без единого возражения согласилось истратить 30000 фунтов, а затем провело целых три специальных заседания, затянувшихся до самой ночи, в спорах по поводу суммы в семь шиллингов для оплаты завтраков?
СЛАБЫЕ УМЫ И ВЕЛИКИЕ БИТВЫ
Никому не будет дано понять причуды общественного настроения во время войны, если все время не держать в памяти, что война в своем полном значении для среднего тыловика не существовала. Он не мог постичь, что такое одна битва, не то что целая военная кампания. Для пригородов война была пригородным переполохом. Для горняка и чернорабочего это был только ряд штыковых схваток между немецкими и английскими сынами отечества. Чудовищность войны была гораздо выше понимания большинства из нас. Эпизоды ее должны были быть уменьшены до размеров железнодорожной катастрофы или кораблекрушения, прежде чем произвести какое-либо действие на наше разумение. Смехотворные бомбардировки Скарборо или Рамсгита казались нам колоссальными трагедиями, а Ютландская битва - лишь балладой. Слова в известиях с фронта "после основательной артиллерийской подготовки" ничего для нас не значили, но, когда отдыхавшие на нашем побережье узнали, что завтрак пожилого джентльмена, прибывшего в приморский отель, чтобы провести там конец недели, был прерван бомбой, угодившей в рюмку с яйцом, их гневу и ужасу не было предела. Они заявляли, что этот случай должен поднять дух армии, и не подозревали, как солдаты в траншеях несколько дней подряд хохотали и говорили друг другу, что-де этим занудам в тылу полезно попробовать, каково приходится войскам. Подчас узость взглядов вызывала жалость. Бывало, человек работает в тылу, не задумываясь над призывами "освободить мир ради демократии". Его брата убивают на фронте. Он немедленно бросает работу и ввязывается в войну, словно это кровная феодальная распря с немцами. Иногда это бывало комично. Раненый, имевший право на увольнение, возвращается в окопы со злобной решимостью найти гунна, который его ранил, и расквитаться с ним.
Невозможно высчитать, какая часть нас - в хаки или без хаки - понимала в целом войну и предыдущие политические события в свете какой-либо философии, истории или науки о том. что такое война. Едва ли эта часть достигала числа людей, занимающихся у нас высшей математикой. Однако несомненно эту часть значительно превосходило число людей невежественных и мыслящих по-детски. Не забудьте, ведь их нужно было стимулировать, чтобы они приносили жертвы, которых требовала война, а этого нельзя было добиться, взывая к осведомленности, которой у них не было, и к пониманию, на которое они не были способны. Когда перемирие наконец позволило мне говорить о войне правду и я выступал на первых же всеобщих выборах, один солдат сказал кандидату, которого я поддерживал: "Знай я все это в 1914-м, им никогда не обрядить бы меня в хаки". Вот почему, разумеется, и было необходимо набивать ему голову романтикой, над которой посмеялся бы любой дипломат. Таким образом, естественная неразбериха, происходящая от невежества, еще увеличивалась от сознательно распространяемого мелодраматического вздора и разных страшных сказок для детей. Все это доходило до предела и не позволило нам закончить войну, пока мы не только добились триумфа, победив германскую армию и тем самым опрокинув милитаристскую монархию, но и совершили к тому же очень грубую ошибку, разорив центр Европы, чего не могло бы позволить себе ни одно здравомыслящее европейское государство.
МОЛЧАЛИВЫЕ ДЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ И КРИКЛИВЫЕ БЕЗДЕЛЬНИКИ
Оказавшись перед картиной неразумных заблуждений и глупости, критически настроенный читатель сразу возразит, что все это время Англия вела войну и это требовало организации нескольких миллионов солдат, а также и рабочих, которые снабжали их продуктами и транспортом, и что это не могло быть выполнено толпой истериков и декламаторов. К счастью, такое возражение справедливо. Переходить от редакций газет и политических подмостков, от каминов в клубах и гостиных в загородных домах к армии и заводам, поставляющим снаряжение, было то же, что переходить из сумасшедшего дома в самый деловой и самый здоровый повседневный мир. Вы как бы наново открывали Англию и находили прочное основание для веры тех, кто еще верил в нее. Но непременным условием этой работоспособности было, чтобы те, кто был работоспособен, отдавали все свое время делу, а сброду предоставляли сходить с ума в свое удовольствие. Их безумие приносило даже пользу работавшим, потому что, поскольку оно всегда било мимо цели, оно часто и весьма кстати отвлекало внимание от операций, гласность вокруг которых могла привести к провалу или стать помехой для них. Правило, которое я так тщетно старался популяризировать в начале войны: "Если вы намерены что-нибудь делать - идите и делайте; если нет - ради бога, не путайтесь под ногами", - это правило выполнялось лишь наполовину. Дельные люди действительно шли и брались за работу, но бездельники никак не желали уходить с дороги: они суетились и горланили и не очень опасно забивали дорогу только потому, что, к великому счастью, никогда не знали, где пролегает эта дорога. И вот, пока вся настоящая работа в Англии велась тихо и незаметно, вся английская глупость оглушала небеса своим криком и затемняла солнце поднятой пылью. К сожалению, эта клика своим неистовством запугивала правительство и вынуждала его применять могущественную государственную власть для запугивания разумных людей. И тем самым жалкому меньшинству любителей суда Линча предоставлялась возможность установить царство террора, которое рассудительный министр мог бы разогнать суровым окриком в один миг. Но наши министры не обладали нужным для этого мужеством. Из Дома, где разбиваются сердца, и из Зала для верховой езды такого окрика не послышалось, а из загородных поместий - и подавно. Когда в конце концов дело дошло до разгромов лавок, которые уголовники учиняли, прикрываясь патриотическими лозунгами, прекращено все это было полицией, а не правительством. Был даже такой печальный момент во время паники из-за появления подводных лодок, когда правительство уступило ребяческим визгливым требованиям ввести суровое обращение с моряками-военнопленными и, к величайшему нашему позору, лишь враг заставил наши власти держать себя прилично. И все-таки за всеми этими общественными промахами, дурным управлением и суетными раздорами Англия работала, и она продолжала держаться, сохраняя весьма внушительную производительность и активность. Показная Англия своими дурацкими выходками, невежеством, жестокостью, паникой и бесконечным невыносимым распеванием к месту и не к месту государственных гимнов союзников надоедала всей империи. Скрытая, невидимая глазу Англия неуклонно шла к завоеванию Европы.
ПРАКТИЧЕСКИЕ ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ
С самого начала разные бесполезные люди стали вопить, требуя призвать на сцену "практических деловых людей". Под этим подразумевались люди, разбогатевшие на том, что ставили свои личные интересы выше интересов страны и успех всякой деятельности измеряли денежной выгодой, которую она давала им и тем, кто их поддерживал, ссужая капиталом. Жалкий провал некоторых видных образцов из испробованной нами первой партии этих бедняг помог придать всей общественной стороне войны вид чудовищной и безнадежной комедии. Они доказали не только свою бесполезность для общественной работы, но и то, что в стране, где царит порядок, их никогда бы не допустили командовать частной инициативой.
КАК ДУРАКИ ЗАСТАВЛЯЛИ МОЛЧАТЬ УМНЫХ
Англия, словно плодородная страна, затопленная илом, не выказывала, таким образом, величия в те дни, когда, напрягая все силы, старалась избавиться от печальных последствий своей слабости. Большинство деятельных людей, по горло занятых настоятельной практической работой, поневоле предоставляли право разным бездельникам и краснобаям изображать войну перед всей страной и перед всем думающим и чувствующим миром. Те это и делали в своих речах, стихах, манифестах, плакатах и газетных статьях. Мне посчастливилось слышать, как некоторые из наших способнейших командиров говорили о своей работе; потом, разделяя обычную участь обывателей, я читал об этой работе газетные отчеты. Трудно было представить что-либо более несхожее. А в результате болтуны получали опасную власть над рядовыми деятельными людьми. Ибо, хотя величайшие люди действия всегда бывают привычными ораторами и часто очень умными писателями и поэтому не позволят другим думать за себя, рядовой человек действия, как и рядовой боец со штыком, не может толком рассказать о самом себе и потому склонен подхватывать и принимать на веру то, что о нем и о его товарищах пишут в газетах, и возражает лишь тогда, когда автор неосмотрительно скомпрометирует себя ошибкой в техническом вопросе. Во время войны не редкостью было слышать, как военный или штатский, занятый работой на войну, говорил о чем-нибудь на основании собственного опыта и его речи доказывали полную абсурдность бредового бормотания той газеты, которую он обычно читал, а затем сам как попугай начинал повторять мнения этой газеты. Так что, если вы хотели спастись от господствующей неразберихи и безумия, недостаточно было общаться с рядовыми людьми действия: надо было вступать в контакт с высшими умами. Это была привилегия, доступная лишь горстке. Для гражданина, не имевшего такой привилегии, спасения не было. Ему вся его страна представлялась сошедшей с ума, суетной, глупой, невежественной, без иной надежды на победу, кроме надежды на то, что враг, быть может, окажется столь же сумасшедшим. Только рассуждая очень решительно и трезво, мог человек увериться, что, не будь за этой страшной видимостью чего-либо более прочного и серьезного, война не протянулась бы и одного дня и вся военная машина обрушилась бы сверху донизу.
БЕЗУМНЫЕ ВЫБОРЫ
Счастливы были в те дни глупцы и деятельные люди, не желавшие ни над чем задумываться. Хуже всего было то, что дураки были очень широко представлены в парламенте: ведь дураки не только выбирают дураков, но умеют склонить на свою сторону деятельных людей. Выборы, последовавшие сразу за перемирием, были, пожалуй, самыми безумными из всех когда-либо происходивших. Добровольно и героически отслужившие на фронте солдаты были побиты людьми, которые явно никогда не подвергали себя риску и никогда не истратили и шиллинга, если могли этого избежать, и которые в ходе выборов вынуждены были приносить публичные извинения за то, что клеймили своих оппонентов пацифистами и германофилами. Партийные вожди всегда ищут сторонников достаточно преданных, чтобы по приказу и под кнутом партии смиренно выйти в коридор лобби через указанную дверь, а лидер за это обеспечивает им места на скамьях путем процедуры, получившей название - с шутливым намеком на карточную систему военного времени - "выдача купонов". Были случаи настолько гротескные, что я не могу говорить о них. не давая читателю возможности угадать имена участников, а это было бы непорядочно, так как обвинять их можно не более, чем тысячи других, которые по необходимости должны остаться неназванными. Общий результат был явно абсурден. И контингент избирателей, возмущенных делом собственных рук, немедленно ударился в противоположную крайность и на ближайших дополнительных выборах таким же дурацким большинством провалил всех "купонных" кандидатов. Но вреда от всеобщих выборов было уже не поправить. И правительству не только пришлось делать вид, будто оно предполагает воспользоваться своей победой в Европе (как оно обещало), но и в действительности делать это, то есть морить голодом противников, сложивших оружие. Короче говоря, оно победило на выборах, обязавшись действовать безжалостно, злобно, жестоко и мстительно, и оказалось, что ему не так легко увильнуть от этих обязательств, как оно увиливало от обязательств более благородных. И, как я полагаю, это еще не конец. Ясно, однако, что наша бессмысленная кровожадность падет на головы союзников огромной тяжестью, и в результате жестокая необходимость вынудит нас принять участие в деле заживления ран Европы (которую мы ранили почти насмерть), а не довершать ее уничтожение.