«Машины».
Было осознание чудовищной машины как раз под ее сиюминутным пространством. Платье женщины резко контрастировало с однообразностью и тягучим ощущением машин. Она заговорила, но ее губы не шевелились…
— Слушай! Когда настанет время тебе взяться за эти рычаги, не становись разрушителем. Я здесь, чтобы помочь тебе избежать разрушителей. Ты это понимаешь?
Мурбелла попыталась заговорить, но у нее не было голоса.
— Не старайся так, девочка! — сказала женщина. — Я слышу тебя.
Мурбелла попыталась отвлечься от женщины.
«Что это за место?»
Оператор, огромный пакгауз… фабрика… все автоматизировано… паутина линий обратной связи стекается в центр этого маленького пространства с комплексным контролем.
— Кто вы? — спросила Мурбелла, думая, что прошепчет. И услышала, как взревел ее голос. Агония слуха!
— Не так громко! Я твой ведущий в мохалате, одна из двух, кто помогает тебе избежать разрушителей.
«Дар защищает меня, — подумала Мурбелла. — Это я не где-то, это во мне самой!» На этой мысли контрольная комната исчезла. Она была перелетная птица в пустоте, обреченная на вечный непокой, и нет ей ни минуты покоя. Все, кроме ее мимолетных мыслей было нематериальным. У нее не было плоти, только тонкая привязь, которую она признавала сознанием.
«Я создала себя сама из дымки».
Возникла другая Память, кусочки и осколки чужого, как знала она, опыта. На нее искоса смотрели лица, и требовали ее внимания, но женщина и управление челнока вытолкнули ее. Мурбелла осознавала необходимость этих последовательных смен картин, но не могла осознанно сформулировать их.
— Это жизни твоего прошлого. — Это говорила женщина, управляющая челноком, но ее голос был бестелесной сущностью и шел из неопределенности.
— Мы потомки людей, которые делали отвратительные вещи, — сказала женщина. — Мы не любим признавать, что у нас в предках были варвары. Но Преподобная Матерь обязана это признавать. У нас нет выбора.
Мурбелла изловчилась теперь только подумать о своих вопросах.
«Почему я…»
— Победители размножаются. Мы их потомки. Победа часто стоит высокой моральной платы. Варварство не является даже точным словом для кое-чего, что делали наши предки.
Мурбелла ощутила знакомую руку на щеке.
«Дункан!» Прикосновение вернуло страдания. «О, Дункан, ты делаешь мне больно».
Сквозь страдания она почувствовала разрывы в жизнях, что разворачивались перед ней. Кое что удерживалось.
— Только то, что ты способна сейчас воспринять, — сказал бестелесный голос. — Остальное придет потом, когда ты станешь сильнее… если выживешь.
«Селективный фильтр». Слова Одрад. «Необходимость открывает двери».
Постоянные стенания исходили от других сущностей.
— Видишь? Видишь, что случается, когда ты пренебрегаешь здравым смыслом?
Боль усилилась. Она не могла избежать ее. Каждого нерва касалось пламя. Она хотела закричать, провизжать угрозу, умолять о помощи… Страсти сопровождались смятенными чувствами, но она проигнорировала их. Все шло по тонкой нити бытия. И нить могла оборваться!
«Я умираю».
Нить натянулась. Она шла на разрыв! Бесполезно сопротивляться. Мышцы не станут слушаться. А может, у нее и не осталось мышц. В любом случае она не хотела их иметь. Они болели. Это был ад, и несть конца… даже если нить лопнет. Огонь бежал по нити, его языки лизали ее сознание.
Чьи-то руки трясли ее за плечи. «Дункан… не надо…» Каждое движение причиняло боль, сильнее, нежели она могла представить. Это заслуживало названия Страстей.
Нить больше не растягивалась, она сокращалась, сжималась. Она стала одним маленьким предметом, веретенцем такой острой боли, что кроме нее уже ничего не существовало. Ощущение бытия стало смутным, полупрозрачным… прозрачным…
— Ты видишь? — послышался издали голос ее ведущего в мохалате.
«Я вижу нечто».
Не совсем видела. Скорее, это было отдаленное осознание присутствия других. Других веретенец. Иная Память облекалась в оболочки утраченных жизней. Они тянулись позади нее чередой, длину которой она не могла определить. Полупрозрачный туман. Он временами раздавался, и она могла мельком улавливать происходящее. Нет… не сами события. Память.