— Мы с готовностью послужим тебе, — говорил рабби.
Можно гарантировать, такое насторожит любую Преподобную Мать.
Объяснения кристалла Одрейд внезапно показались неадекватными. Это почти всегда выгода. Она восприняла это как цинизм, но цинизм, проистекающий из обширного опыта. Попытки вытеснить его из человеческого поведения всегда разбивались о камни приложения на практике. Социализирующие и коммунистические системы меняли лишь расчеты, которыми измерялась выгода. Невероятных размеров управленческая бюрократия — силой был расчет.
Луцилла предостерегала саму себя, что проявления его всегда одни и те же. Взгляни только на дорогую ферму рабби! Убежище отошедшего от дел доктора Сук? Она видела, что лежало за этим хозяйством: слуги, еще более роскошные аппартаменты. А должно быть и больше. Не важно, в рамках какой системы, все оставалось неизменным: лучшая еда, прекрасные любовницы, беспрепятственное передвижение, великолепные условия отдыха.
Это становится очень у томительно, если сталкиваться с подобным столь же часто, как это выпало мне.
Она понимала, что образы в ее разуме беспорядочно мерцают, но чувствовала, что не в силах сделать чтолибо, чтобы это предотвратить. Выживание. На дне выставляемых любой системой требований всегда лежит выживание. А я угроза выживанию рабби и его людей.
Он лебезил перед ней. Бдительно следи за теми, кто подлизывается к нам, вынюхивая все те силы, какими, полагают, мы обладаем. Как лестно обнаружить толпы слуг, ждущих, жаждущих исполнить любую нашу прихоть! Насколько это расслабляет.
Ошибка Чтимых Матр.
Что же задерживает рабби?
Прикидывает, сколько удастся вытянуть из Преподобной матери Луциллы?
Где-то внизу хлопнула тяжелая дверь, от чего задрожал пол второго этажа. Торопливые шаги по лестнице. Как примитивны эти люди. Лестницы! Луцилла повернулась на звук открывающейся двери. Рабби принес с собой в комнату богатый, обволакивающий запах меланжа, но остановился у двери, оценивая в каком она настроении.
— Прости мое промедление, дорогая госпожа. Я был вызван для допроса Эдриком, Навигатором Гильдии.
Это объясняло запах спайса. Навигаторы вечно были погружены в газ меланжа, испарения которого зачастую искажали их черты. Луцилла легко могла визуализовать представить себе тонкий угол рта Навигатора и его уродливые отвисшие нос и уши. Рот и нос казались до смешного крохотными на гигантском лице Навигатора с его пульсирующими висками. И знала, каким ничтожным и беззащитным должен был чувствовать себя рабби, слушая то переливы, то завывания странного голоса, под аккомпанемент механического перевода на безличную галаку.
— Что он хотел?
— Тебя.
— Он…
— Он не знает наверняка, но я уверен, он подозревает нас. Впрочем, он подозревает всех и каждого.
— За тобой кто-нибудь шел?
— Не обязательно. Они в состоянии найти меня, как только я им понадоблюсь.
— Что будем делать? — она и сама знала, что говорит слишком быстро, слишком громко.
— Дорогая госпожа… — он сделал три шага вперед, и она увидела, что на лбу и на носу у него выступил пот. Страх. Она чуяла его.
— Ладно, что?
— Экономическая политика за действиями Чтимых Матр — мы расцениваем их как представляющие некоторый интерес.
В его словах выкристаллизовались ее страхи. Я знала это. Он просто продаст меня!
— Как вы Преподобные Матери прекрасно знаете, в экономических системах всегда находятся бреши.
— Да? — с абсолютной настороженностью.
— Неполное подавление торговли каким-либо видом товаров повышает прибыли торговцев, в особенности прибыли тех, кто держит в своих руках распространение, — заминка в его словах прозвучала как предостережение. — Заблуждение — полагать, что можно контролировать нежелательные наркотики, останавливая их на границах.
Что он пытается ей сказать? Его слова описывали элементарные факты, известные даже послушницам. Возросшие доходы всегда использовались для покупки безопасных путей в обход охраны границ, а зачастую для подкупа этих людей.
Он купил слуг Чтимых Матр? Но не может же он думать, что такое не будет стоить ему и его людям жизни?
Она терпеливо ждала, пока он соберется с мыслями, судя по всему, он подыскивал такую для них форму, которая, по его мнению, наверняка была бы приемлемой для нее.
Почему он направил ее внимание на охрану границ? А ведь именно это он и сделал! Охрана всегда расчетлива и в принципе готова предать своих начальников. Их мнение: «Если не я, деньги получит кто-то другой».
Луцилла осмелилась дать волю надежде.
Рабби прочистил горло. Очевидно, он отыскал необходимые слова и расставил их в должном порядке.
— Я не верю в то, что существует какой-либо способ переправить тебя с Гамму живой.
Она не ожидала столь прямого приговора:
— Но…
— Информация, которую ты несешь в себе, иное дело, — продолжал он.
Так вот что лежало за всеми этими фразами о границах и охране!
— Ты не понимаешь, рабби. Моя информация — это не просто несколько слов и некие предостережения, — она постучала пальцем себя по лбу. — Здесь много драгоценных жизней, и все они несут в себе незаменимый опыт прошлых существовании, знания их столь жизненно важны, что…
— А-а, но я понимаю, дорогая госпожа. Наша проблема в том, что не понимаешь ты.
Всегда эти ссылки на понимание!
— Но в данный момент то, на что я полагаюсь, это твоя честь, — сказал он.
Ага, легендарная честность и надежность слова Бене Джессерит, раз оно однажды было дано!
— Ты же знаешь, я скорее умру, чем предам вас, — ответила Луцилла.
В ответ он только довольно беспомощным жестом широко, развел руки.
— Я целиком и полностью в этом убежден, дорогая госпожа. Вопрос не в предательстве, а в том, что мы никогда не открывали вашей Общине.
— Что ты этим хочешь сказать? — властно, едва ли не Голосом (который ее предупреждали не использовать в обращении с этими евреями).
— Я должен взять с тебя обещание. Мне нужно твое слово, что из-за того, что я тебе открою, вы не повернетесь против нас. Ты должна пообещать принять мое решение нашей дилеммы.
— Вслепую?
— Только потому, что я прошу тебя об этом и я уверяю, что мы не нарушим наших обязательств твоей Общине.
Луцилла уставилась на него, пытаясь проникнуть за барьер, который он воздвиг между ними. Поверхностные его реакции читались легко, но как дотянуться до загадки его столь неожиданного поведения.
Рабби ждал, пока эта внушающая страх женщина примет свое решение. В присутствии Преподобных Матерей он всегда чувствовал себя неуютно. Он знал, каково должно быть ее решение, и потому ему было жаль ее. Он так же видел, как легко она читает эту жалость в выражении его лица. Они знают так много и так мало. Силы их бесспорны, а их знание о Тайном Израэле столь опасно!
Однако этот долг следует возвратить им. Она не из Избранных, но долг есть долг. Честь есть честь. Правда есть правда.
Бене Джессерит не единожды помогала Тайному Израэлю выстоять в час нужды. Погром — это то, что его люди понимали без долгих объяснений. Погром глубоко отпечатался в душе Тайного Израэля. И благодаря Невыразимому, избранные люди не забудут этого никогда. Не забудут, как и не смогут простить.
Память оставалась свежа в повседневных ритуалах (и периодически подчеркивалась на общих собраниях), отбрасывала огненный отблеск на то, что знал рабби, ему предстоит совершить. И эта несчастная женщина! И она попала в ловушку памяти и обстоятельств.