Хотя в должности угадывается чуть ли не обещание наказания, но все же в ней преобладали женские качества.
Потому и в надгробии есть что-то затейливое. Когда бы не обстоятельства места, эту башенку можно было бы принять за фрагмент трюмо.
При жизни между супругами тоже существовало разделение. Долгие годы бас старшего Роше смягчался дискантом жены.
Зато могила Сережи Левченко вышла какая-то неопределенная. Говоря в наших терминах, бесхарактерная.
Ведь Сережа только начинал. Если будущее и проглядывало, то лишь как некая возможность.
Спи, милый мальчик, под бронзовым крестом. Вместе с тобой здесь упокоилось все, что не случилось в твоей судьбе.
А ведь мог, мог добиться многого… Уж очень важные уроки он получил от приемного отца.
Тут только и остается, что помолчать. Константин Константинович тоже так чувствовал: вроде надо сказать что-то, но слов почему-то нет.
8.
Иногда чужую смерть так же невозможно пережить, как свою собственную.
Вроде и отвечаешь, и задаешь вопросы, но на все смотришь как бы со стороны.
Спасибо словам! Если Роше пришел в себя, то лишь потому, что они однажды вернулись.
Константин Константинович попытался разделить слова на строчки. Посмотрел, как они выглядят в определенном соотношении.
Давно он открыл этот способ. Когда происходит что-то непереносимое, лучше всего поведать об этом тетради.
Сел за письменный стол – и все равно что выговорился. Вряд ли он стал бы откровенничать со знакомыми, но от читателя у него нет тайн.
Так исповедуешься в поезде. Ночь, темно, почти не видно собеседника… Скорее, рассказываешь это не ему, а себе.
Немного боязно цитировать. Человек превосходный, а вот тексты никудышные.
В жизни Константин Константинович тоже брал на тон выше. Так прямо и говорил: благородство, милосердие, честь…
Вообще слов не жалел. Там, где нужно одно определение, у него два или три.
“Книгу эту с чувством благоговейной любви и неумирающей скорби, – предварял он свою „Поэму души“, – посвящаю незабвенной памяти юноши-сына Сергiя”.
Все-то ему мало. Любовь – благоговейная, скорбь – неумирающая, а память – незабвенная.
Словом, не Актер Актерович, а Поэт Поэтович. Чуть не каждое слово не обходится без умножения на два.
Вот еще “сын-юноша”. Что следует понимать в том смысле, что его воспитанник навсегда юношей останется.
Кстати, как правильно – Сергей или Сергiй? Это в зависимости от того, что конкретно имеется в виду.
Тут, конечно, разные значения. Назови Роше его Сергеем, это было бы уменьшительное, а ему хотелось преувеличить.
9.
С поэзией у Роше получалось не очень, но все же автором ему удалось стать.
Он чуть не сравнялся в этом с настоящими художниками. Ведь художники не плывут по течению, а сочиняют свою жизнь.
Сочинять – значит усложнять. Придумывать препятствия, которые самому же придется преодолевать.
Если получится, то сразу ощутишь себя не тварью дрожащей, а самым настоящим Наполеоном!
Наполеон ведь тоже художник. По крайней мере, по части создания трудностей ему равных нет.
Сомкнет руки на груди, обнаружит классический профиль и произнесет: “Обстоятельства? Я их создаю”.
Так и Роше создавал. Судьбы народов от него не зависели, но кое-что было в его власти.
Самое важное тут – твердость. Стремление в хаосе впечатлений очертить некий сюжет.
Конечно, недоброжелатели тут как тут. Только почувствовал вдохновение, а уже ловишь косой взгляд.
Больше всего досаждали представительницы противоположного пола. В конце концов Роше опять попал в номинацию “женихи”.
Он уже и забыл, что такое бывает, как вдруг вновь забурлило.
Как вы понимаете, все это под видом сочувствия.
Как же вы один? Неужто никому не захочется ваше одиночество разделить!
Другой не устоял бы, а он непреклонен. Вежливо благодарит и смотрит вдаль.
Претендентки, конечно, так просто не отступили. Еще несколько месяцев ходили друг к другу в гости, чтобы все окончательно уточнить.
Все же трудно мировому судье без внимания. В грустную минуту он сразу начинает искать глазами улыбку.
Да вот же она. Всегдашний спутник его жизни весело и тепло смотрит с портрета.
Всем видом говорит: не тушуйся, Константин Константинович. Ведь в отличие от исполнителя автор прокладывает дорогу сам.
Говоришь, не все получается? Ну так и я начал с чего-то второстепенного, а потом пошло-поехало…
Глава вторая. Новый сын и еще дети
1.
Творчество – это нетерпение. Кажется, или ты возьмешь рубеж, или так и будешь склоняться над чистым листом.
Все это имеет отношение к творцу реальности. Тут та же дилемма: или сейчас, или никогда.
Начинаешь с попытки систематизировать то, что впоследствии пригодится.
Этакий прицельный взгляд на все. Берешь газету с такой мыслью: а вдруг здесь есть что-то для тебя?
Однажды Роше открыл “Сын отечества” и сразу понял: вот оно. Словно это не статья, а обращенное к нему письмо.
Тут тоже не обошлось без преувеличения. Когда типографские буквы стали огненными, он совсем не удивился.
Волнение усиливалось с каждой минутой. Через некоторое время лист пылал и освещал ему путь.
2.
Уж действительно, сюжет так сюжет. Притом без всяких там умело подстроенных неожиданностей.
Во-первых, мальчик резкий, прямой, жесткий. Так и норовящий сделать что-то вопреки.
Непонятно, откуда в нем это. Был бы из семьи одесского биндюжника, так ведь сын почтенного провизора.
Вообще-то аптекарь не только профессия, но и характер. Прежде всего тут нужно хладнокровие.
Как иначе просидеть весь день на стуле? Произвести такое количество микроскопических действий, которое под силу лишь муравейнику.
Не случайно среди людей этих занятий столько евреев. Внимания тут нужно не меньше, чем при чтении священных книг.
Ощущения при этом возникают возвышенные. Ведь ты не только что-то соединяешь, а приобщаешься к мировой гармонии.
Сам удивляешься: буквально один к одному. Обидно, что эта красота исчезнет в чьем-то желудке.
Отец мальчика, Мендель Янкелевич, и в жизни избегал крайностей. По крайней мере, старался их уравновесить.
Например, решил крестить детей. Бог этой потери не заметит, а пятерым его отпрыскам все-таки будет легче.
Кстати, он сам хоть и важная фигура, но несамостоятельная. Достаточно взглянуть на его вывеску, чтобы в этом убедиться.
Называется: “коммерческий агент Санкт-Петербургской химической лаборатории”.
Да ведь это о том же. Как бы кто ни надувал щеки, он на самом деле не целое, а часть.
3.
Это не семейство, а коллектив. Или, как они сами выразились бы, мешпоха.
Два сына, три дочки, жена, дедушки и бабушки… Все время что-то спрашивают, требуют, предлагают.
Можно сказать, гвалт, но точнее все-таки гул. Когда столько людей собирается вместе, жизнь достигает наивысшего напряжения.
Достается бедному аптекарю. Все же имеешь дело с огнеопасным материалом и постоянно ожидаешь взрыва.
Малейшая неосторожность, и все насмарку. Так заполыхает, что только держись.
Никто не соглашается на роль составляющих. Все время заявляют свои права.
Представляете, если бы элемент рецептурной прописи отстаивал независимость?
Мол, не собираюсь никому подчиняться! Объявляю власть низложенной и не хочу вступать ни в какие союзы!
С фтором или сульфатом был бы короткий разговор, а как прикажете поступать с сыном?
Хотелось бы поговорить с Сашей, но как это сделать? Вещи в его комнате на своих местах, а сам он где-то в Петербурге.
Не сидится детям Менделя Янкелевича. Сперва с места сорвался старший, а вслед за ним двинулся младший.