Тишина становится такой густой, что мне начинает казаться, что я могу ею подавиться.
Неожиданно вспыхивает пламя и снимает покров ночи. Холодный страх покрывает мою кожу, потому что единственный фейри с янтарными глазами, которого я видела рядом с Данте, был Даргенто. Неужели… неужели он выжил?
Когда я замечаю горящий факел, а затем тело Даргенто, лежащее на спине у ног Данте, я испускаю вздох, но затем моё дыхание прерывается, потому что…
Потому что огонь освещает два лица, которые я не видела в течение нескольких недель.
Одно из них я ненавижу.
А другое обожаю.
— Капелька, — задыхаясь, говорит нонна, а рука Юстуса сжимается вокруг её длинной изящной шеи.
ГЛАВА 67
— Нонна?
Кровь отливает от моих щек так быстро, что я испытываю головокружение.
Лор сказал, что она на Шаббе.
Джиа сказала…
Неужели они соврали мне, чтобы я не бросилась в Люс на её поиски?
Слёзы наполняют её зелёные глаза и текут по бледным щекам.
— Опусти меч, — говорит Юстус спокойным тоном, — или Церес умрёт.
Это не может происходить.
Это, должно быть, какая-то шутка.
Я обвожу взглядом пещеру, мои глаза опускаются на обмякшее тело Даргенто, после чего поднимаются на суровое лицо Данте.
— Я бы сделал то, что просит Юстус, Фэллон. Мой генерал безжалостный человек.
Он стоит ближе всего ко мне, но не настолько близко, чтобы мой меч мог достать до его головы. Это единственная часть его тела, не покрытая доспехами.
— Генерал? Ты заменил и Таво тоже?
Он не удостаивает меня ответом.
— Ты мог бы выбрать мир, Данте, — мой голос звучит резко, хотя все мои внутренности расплавились, точно снег на солнце.
— Мир? Перестань, Фэл. Мир никогда не стоял на повестке. Демон, которого ты пробудила, никогда бы не согласился на половину королевства.
— Единственный демон, которого я пробудила, это ты, Данте, — отвечаю я, когда вокруг моих запястьев затягиваются лианы, а с потолка пещеры начинает сыпаться грязь.
Солдаты, которые связали Ифу, переводят взгляд с низкого потолка на огромную плиту из обсидиана, закрывающую вход.
Голубые глаза Данте сияют жутким восторгом.
— Герой стервятник наконец-то присоединился к празднику. Но немного опоздал.
А своим зеленоглазым солдатам он говорит:
— Унесите ворона в туннели!
Солдаты приходят в движение, проносят Ифу мимо Юстуса и кидают её чёрное тело в широкую яму. Камень ударяется о камень, когда она исчезает из виду, после чего солдаты спускаются вслед за ней.
«Лор здесь», — говорю я себе. — «Он здесь».
И хотя нас разделяет гора, я хочу заплакать от облегчения. Сколько времени ему потребуется, чтобы проникнуть сквозь каменные стены, если он превратится в дым?
«Нужна ли ему трещина, чтобы попасть внутрь?.. Но ведь Данте знает, как сделать из него вечного ворона», — вспоминаю я, и моя хрупкая надежда исчезает.
«О, боги. Ему нельзя заходить внутрь».
— У тебя есть десять секунд, чтобы выбросить мой меч или твоя бабушка погибнет, Фэллон.
Ультиматум Юстуса заставляет меня перевести внимание с моей разъяренной пары.
— Десять.
Я смотрю на мокрые щёки бабушки.
— Девять.
Я с трудом сглатываю, но комок, образовавшийся в горле, такой большой, что слюна не проходит сквозь него.
— Восемь.
Зелёные глаза бабушки вспыхивают.
— Семь.
— Стойте! Не трогайте её!
— Шесть.
— Отпустите её, и я выброшу меч.
— Сначала меч, Фэллон. Пять.
Я смотрю на бабушку и выпускаю меч. Он со звоном падает на землю, начинает съезжать вниз и останавливается только тогда, когда ударяется… ударяется…
О череп.
Один из сотни.
Повсюду лежат кости. И среди костей я замечаю тысячи черных мечей — из обсидиана.
— Хорошая девочка.
Я стискиваю зубы.
— Отпустите её, или я не сделаю ни шага вперёд.
Он отбрасывает нонну в сторону так же, как я выбросила свой меч.
Данте делает шаг вперёд и поднимает стальной меч, после чего кивает на яму.
— Сейчас же, Фэл.
С каменного потолка начинает сыпаться пыль, так как сила гнева Лора продолжает сотрясать гору.
— Шевелись, — говорит он. — Или я проткну её сердце этим мечом.
Я бросаюсь вперёд.
— Не трогайте её!
Я обхожу окровавленный кончик меча Данте и иду в сторону ужасного человека, который стоит между мной и упавшей бабушкой.
— Могу я… могу я поговорить с ней одну минуту?
Губы Юстуса приподнимаются.
— Почему нет? Давай.