Мой самоконтроль вызывает лишь жалость. Скорее всего, именно поэтому Лоркан так легко проникает в мой мозг.
Челюсть Лора начинает подергиваться.
— Ты такая наблюдательная, Behach Éan.
Его саркастичный тон заставляет меня сжать губы.
Наш разговор — или как мне его ещё назвать? — препирательство не остается незамеченным. Уровень шума заметно снижается, и вороны начинают открыто глазеть в нашу сторону.
Маленький мальчик подходит к нам и протягивает Лору глиняную кружку, его руки слегка дрожат. Из кружки выплёскивается жидкость и падает на гладкий блестящий камень у нас под ногами. Он наклоняет голову в легком поклоне и говорит фразу, которая заканчивается на «Морргот».
— Tapath, — говорит Лоркан, после чего берёт у мальчика кружку и пьёт.
В отличие от наших королей, он не просит кого-то попробовать напиток на предмет яда или соли, или Котёл ещё знает чего, что люди всегда пытаются подсыпать своим монархам.
«Хочешь верь, хочешь нет, Фэллон», — его глаза золотого цвета находят мои поверх чашки, — «ты единственный ворон, который желает мне смерти».
Я не отвечаю, ни вслух, ни по мысленной связи. Вместо этого я выпрямляю спину и ухожу прочь.
«Ты никогда не спрашивала о моей матери», — его слова замедляют мой уход.
Не поворачиваясь, я говорю: «А ты никогда не спрашивал меня о моих натёртых сосках, и, тем не менее, я всё тебе о них рассказала. А теперь скажи, дальше мне предстоит познакомиться с твоим отцом?»
«Мой отец умер ещё до того, как шаббианцы даровали нашему клану магию».
Тембр его голоса становится таким мрачным, что я жалею о своём вопросе. Я слышу, как он сглатывает.
«Моя мама хотела бы поужинать с тобой».
«Я ужинаю с Фибусом».
«Она приглашает вас обоих».
«Мы не голодны», — бормочу я, и в то же самое время слышу, как Фибус говорит.
— Мы умираем с голоду. Мы с радостью присоединимся к тебе и твоей маме за ужином.
Я оборачиваюсь в надежде, что мой друг согласился поужинать с сыном кого-то другого, но конечно же, он кивает Лоркану, который, должно быть, задал свой вопрос вслух и одновременно у меня в голове. Но это неважно. Фибус может ужинать с любым вороном в этом королевстве, мне всё равно.
Я продолжаю идти. Чёрт бы побрал мою усталость. К сожалению, когда я поворачиваю голову, мой побег прерывается. Я сталкиваюсь с женщиной, которая несёт напитки. Все они выплескиваются на меня, после чего падают на камень. Раздаётся звон, эхо которого стоит у меня в ушах ещё долго после того, как последний металлический кубок заканчивает катиться по полу.
Несмотря на тусклое освещение, я замечаю, как сильно бледнеет женщина.
Поскольку всё это случилось по моей вине, я бормочу извинения, которые она, вероятно, не понимает, а затем тяну за ткань своей рубашки-платья, чтобы отлепить её от своей промокшей кожи, после чего пытаюсь выжать красноватый сок.
Тяжёлая ткань опускается мне на плечи, и я перестаю отчаянно выжимать рубашку. Я почти говорю «спасибо», но моя благодарность тает на губах, потому что, конечно же, мне на выручку пришёл сам король.
Я хватаюсь за края своего новенького плаща.
«Пожалуйста, не снимай его. Здесь может и темно, но у воронов непревзойдённое зрение. Я бы предпочёл быть единственным мужчиной, который знаком с очертаниями твоего тела».
«Слишком поздно».
Его зрачки сужаются.
«Данте весьма хорошо знаком с каждым миллиметром моего тела».
Очертания Лора начинают мерцать, когда он выпускает дым, который становится таким густым, что мне приходится задержать дыхание, чтобы не задохнуться.
Так же быстро, как он вырвался из него, дым исчезает и принимает форму огромного тела, которое стоит слишком близко.
«Я собирался начать войну за трон твоего драгоценного принца в последнюю очередь, но ты убедила меня начать именно с него».
Я хрипло выдыхаю из лёгких задержанный мною воздух, и набираю свежего.
«Ты, может быть, и получишь его трон, но ты так же наживёшь себе врага».
«Когда у тебя так много врагов, как у меня, ещё один враг не делает большой разницы. А теперь, пожалуйста, пойдём к столу. Мама ждёт».
«Я не хочу с тобой ужинать, Лор. Я не хочу…»