Мамино кресло-качалку сожгли и разрубили на куски. Плетёные корзины бабушки с лекарствами перевернули, а содержимое пузырьков разбили. Окна в наших спальнях выбиты, занавески разрезаны. Бездыханная птица лежит на моём голом матрасе, её крылья распростерты как у ворона из подземелья Аколти.
Запах гнили в воздухе заставляет меня ухватиться за что-нибудь твёрдое, и как только мои ладони касаются стены, я сгибаюсь. Я стараюсь удержать внутри завтрак, но он выходит наружу, весь до последнего кусочка. Опустошив желудок, я отталкиваюсь от стены, вытираю рот тыльной стороной руки и застываю, когда замечаю, что кончики моих пальцев покрыты сажей.
Я поднимаю глаза, и пламя, такое же горячее как фейский огонь, начинает пожирать меня изнутри.
— Санто Калдроне.
Фибус приземляется на пятки и закрывает нос рукой.
Неприличные рисунки, изображающие девушку, которая совокупляется с вороном в его зверином обличье, покрывают мои стены.
Они ужасные.
Отвратительные.
Мерзкие.
Они убивают мою веру в человечество и наполняют меня жаждой мести. Я хочу наказать всех тех, кто посмел опорочить мою репутацию и мой дом.
— Данте знает об этом? — говорю я сквозь сжатые зубы, отчаянно пытаясь не вдыхать тошнотворно-приторный запах разложения.
— Он слишком занят, — говорит Таво. — Как и его постель.
Его неведение не уменьшает силу моего гнева, но усмиряет его, потому что если бы Данте знал…
Но если он позволил этому случиться и сознательно оставил мой дом в этом ужасном состоянии…
Боги, я сомневаюсь, что смогу его простить.
— Одежда.
Фибус тяжело дышит, его рот и нос всё ещё зажаты рукой.
Я подхожу к своему шкафу, подцепляю крючок одним пальцем и открываю его, а затем всё смотрю и смотрю внутрь. Я моргаю несколько раз, желая сдержать слёзы ярости, после чего возвращаюсь обратно к двери.
— Что? — спрашивает Фибус, когда я его обхожу.
— Идём.
— А что насчёт твоей…
— Её там нет.
Я не добавляю, что вместо неё кто-то оставил мне несколько змеиных рогов — один из которых всё ещё прикреплён к плоти, покрытой бирюзовой чешуей, а другой — размером с мой мизинец.
Слёзы покрывают мои ресницы, когда я снова заглядываю в мамину комнату и гляжу на полки, где она хранила свои любимые книги — любовные истории, которые я читала ей вслух. Все книги исчезли, но кое-что осталось лежать на полке — гладкий камень с вырезанной буквой «В». Я достала его из одного из её платьев, которые унаследовала от мамы, когда мне исполнилось пятнадцать, и когда я выросла из тех платьев, которые штопала и надставляла бабушка для того, чтобы я могла носить их ещё один год.
Я прохожу вперёд, хватаю камень и снова осматриваю комнату. Её разворотили и испачкали, как и мою. Водя большим пальцем по выемкам на камне, я слетаю вниз по лестнице и выбегаю за дверь.
Оказавшись снаружи, я сгибаюсь пополам и начинаю дышать. Просто дышать.
А затем…
Затем я наконец-то кричу.
Мои соседи высовывают головы из своих домов, но никто не спрашивает, почему у меня случился нервный срыв, потому что они знают. Они видели всё своими глазами и сидели ровно на своих задницах, позволив всему этому случиться.
— Тебе уже лучше? — спрашивает Фибус.
Фыркнув, я выпрямляюсь.
— Нет. Ни капли.
«Я не решился сжечь твой дом и скрыть от тебя то, что с ним стало», — голос Лоркана похож на тёплый бальзам, но ему не удаётся согреть мою заледеневшую кровь.
Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на воздухе, который проникает внутрь и выходит из моих сдавленных лёгких.
«А ещё ты этого не сделал, потому что хотел, чтобы я это увидела».
«Неведение делает нас слабыми».
Я маниакально вожу пальцем по букве «В», раздумывая о такой мести, чтобы не опуститься до их уровня.
«Если ты мне позволишь, Behach Éan, то я буду рад защитить твою честь».
Я фыркаю, представив себе, как сильно он будет рад, но это лишь испортит отношения между воронами и фейри. Я обхожу набережную и иду в сторону лодки Таво, покачивающейся на волнах.
— Новый дом Антони. Где он?
— По соседству с поместьем Аколти. Тебя подвезти?
— Нет. Мы…
— Мы были бы рады, если бы нас подвезли.
Фибус кладёт ладонь мне на поясницу.