— Эм, шрам у тебя на спине…
Я переступаю с ноги на ногу.
— Он остался после шурупов из обсидиана, которые я достала из твоей птицы-миски?
В Небесном королевстве, может быть, и есть водопровод, как у Тимеуса, но оно не может похвастаться тёплыми полами.
— Ты пришла обсудить мои шрамы, Behach Éan?
В его словах слышатся лёгкие нотки юмора.
— Я выгляжу так, будто пришла обсудить твои шрамы?
— Ты выглядишь так, словно пришла разделить со мной душ.
Мои щёки вспыхивают, и я делаю крошечный шаг назад, хотя и не думаю, что Король воронов может подойти ко мне и засунуть меня под воду.
— Я предпочитаю ванные. Не то, чтобы я пришла разделить с тобой ванную.
Я осматриваюсь и замечаю ванную, сделанную из такого же серого камня, как и все остальные предметы внутри горы Лоркана.
Она не слишком большая, но кажется глубокой. Интересно, моется ли в ней вообще Король воронов? Птицам очень нравится купаться. И…
О чём это я опять?
— Лоркан, ты же знаешь, что я не контролирую перемещения своего тела.
Я ещё плотнее затягиваю полотенце, жалея о том, что не накинула халат.
— Ты именно так планировала оправдаться на случай своего визита в покои Антони?
Я смотрю на него, раскрыв рот, сначала в шоке, а потом, мать его, в ярости. Откуда у него вся эта информация? Насколько мне известно, я единственная, кто может говорить в голове Лоркана. Или все его люди могут общаться с ним в птичьем обличье?
— Когда я нанесу визит Антони в его комнате, — я специально делаю акцент на первом слове, — мне не придётся оправдываться, потому что я не должна сообщать тебе обо всех своих перемещениях.
Костяшки пальцев на его руке, прижатой к стене, белеют.
И прежде, чем моё сердце успевает совершить очередной удар, он поворачивается. И хотя струи пара всё ещё висят в воздухе между нами, а чёрный дым начал подниматься от его голого тела, они не особенно скрывают его фасад.
Когда я в шоке бросаю взгляд на… всё его тело, я поднимаю глаза обратно на его ключицы и так пристально их изучаю, что смогла бы теперь нарисовать их на запотевшем зеркале.
— Может быть, тебе стоит обернуться полотенцем?
— Я предпочитаю высыхать на воздухе.
Мой взгляд падает на его золотые глаза, которые сверкают, словно он находит моё замешательство невероятно забавным.
— К тому же, это моя ванная.
Он подходит ближе.
Я не знаю, каким мылом он мылся, но оно как будто усиливает присущий ему запах грозы. Чтобы не задохнуться от запаха этого мужчины, я начинаю дышать ртом.
— Может быть, это мой способ доказать тебе, что я не желаю тебе зла.
Я гневно смотрю на него.
— Очень смешно, Лор. Кто бы мог подумать, что короля-демона наградили таким тонким чувством юмора.
— Обычно женщины обращают внимание не на моё чувство юмора, когда видят меня голым или употребляют слова вроде «наградили».
Жар в его ванной становится таким удушающим, что у меня появляется неожиданное желание высохнуть на воздухе.
— А что касается моих шрамов, все мои раны могут зарасти, но только обсидиан оставляет отметины на моей коже.
И хотя Лоркан не сводит глаз с моего лица, он проводит пальцами по груди и рукам, указывая на все свои шрамы серебристого цвета. Он даже указывает на шрам под своим пупком, но я не слежу за его указательным пальцем, так как слишком боюсь, что мой взгляд может пройтись по тем частям его тела, на которых нет шрамов.
Его грудь полна несовершенств. Как жаль, что я не фанат совершенства. Мне нравятся идеальные носы. Почему я не могу любить идеальные торсы? Почему меня завораживает каждый его шрам?
Мои пальцы начинают болеть из-за того, как сильно я сжимаю своё полотенце.
— Почему шрам у тебя на спине гораздо больше остальных?
— Потому что меня ранили, когда я был ещё цельным.
— Я не…
Неужели кто-то пытался пырнуть его, пока меня не было? Нет. Это не имеет смысла, потому что на данный момент я единственная, кто может касаться обсидиана.
— Когда?
— Пять веков назад. Когда Мириам и Коста пырнули меня в спину.
— Как ты мог подпустить их так близко?
— Потому что я им доверял, Фэллон.
Мягкие изгибы больше не украшают его губы. Его глаза больше не горят от удовольствия.
— Он был моим самым доверенным генералом, а она была для Бронвен как мать.
Он огибает меня, подходит к раковине, с которой берёт острое лезвие и начинает сбривать щетину, покрывающую его челюсть.
— Я усвоил урок.
Я слежу за его точными движениями в отражении зеркала.