— Дыши, Behach Éan, — шепчет он мне, но это не помогает мне избавиться от кислоты, обжигающей моё горло. — Дыши.
Одна из его рук — его настоящая, а не фантомная рука из дыма — берёт мои волосы и приподнимает короткие тяжёлые пряди, а другая — нежно проходится по моей застывшей спине.
— Ты убил его, — хрипло говорю я.
В горле у меня пересохло, как это обычно бывает у Сиб на следующее утро после ежегодного празднования Йоля в «Кубышке». Моя подруга очень любит громко петь, перекрикивая нанятых музыкантов, хотя она всё время фальшивит.
Он следит взглядом за траекторией своих пальцев, которые двигаются по бугоркам моего позвоночника.
— Да.
— Но он умер неделю назад. Мы собирали твоих воронов. Так когда же?..
— Ты забыла, что я летал в Тарекуори проверить Фибуса.
О.
— Тимеус… он увидел, как ты летал вокруг и позвал дозорных? Ты поэтому… поэтому…
Я решаю не заканчивать это предложение, так как Лоркан прекрасно знает, каким образом он оборвал жизнь этого человека.
— Меня никто не видел.
Лёгкая улыбка приподнимает один из уголков его губ.
— Ночью я почти сливаюсь с воздухом.
— Тогда… я не…
— Нет, ты понимаешь, Behach Éan. Ты прекрасно понимаешь, почему я убил этого человека.
Теперь его большой палец описывает небольшие круги у основания моего пульсирующего черепа, и я позволяю ему, потому что… потому что это божественно.
И хотя моя голова всё ещё разрывается от ужаса и шока, я на секунду задумываюсь о том, был ли Лоркан массажистом до того, как шаббианцы превратили его в короля-оборотня?
«Нет», — бормочет он у меня в голове. «Я пас овец».
— Я не люблю дотрагиваться до людей, и не люблю, когда дотрагиваются до меня.
— Тебе меня не обмануть. Насчёт того, что ты не любишь дотрагиваться до людей.
Я делаю всё возможное, чтобы подавить тихий стон, который так и норовит сорваться с моих приоткрытых губ, но получается у меня паршиво. Я надеюсь, что всё ещё бегущая вода перекроет этот звук.
Кстати, а почему он не выключил душ? Разве он не закончил мыться?
— Я не дотрагиваюсь до людей, Behach Éan. Я дотрагиваюсь до тебя.
— Я человек.
— Ты не человек.
Его кадык опускается.
— Ты мой… ворон.
Его слова выдирают меня из оцепенения, я разворачиваюсь и снимаю его руки со своего тела. Мне очень хочется напомнить ему в сотый раз, что я никому не принадлежу, но вместо этого я спрашиваю:
— Как ты узнал о моей ссоре с маркизом?
— Моя каменная тюрьма не притупила моих чувств.
Когда я хмурюсь, он добавляет:
— Ты разве забыла, где хранился один из моих воронов?
В трофейной комнате Регио. Той самой комнате, примыкающей к тронному залу, где проходило моё слушание.
Он смотрит в мои округлившиеся глаза.
— Мне непонятно, ты ужасно рассержена или ужасно тронута тем, что я избавил Люс от этого мерзкого фейри?
Я сглатываю, но это не помогает мне смягчить горло.
— Ты планируешь обезглавить кого-то ещё ради меня?
Лоркан молчит, но его глаза отвечают за него.
— Ты не можешь отрывать головы от тел направо и налево, Лор. Фейри и так не доверяют воронам и называют тебя и твой народ…
Слова, написанные на стенах моего дома в Тарелексо, встают у меня перед глазами.
— Они называют вас ужасными вещами.
— Я похож на человека, которого волнует, что о нём думают фейри?
— Нет. Но…
— Пока Данте не начнёт наказывать своих людей, это буду делать я. Им пора научиться уважению.
Это не может хорошо закончиться.
Он протягивает руку мимо меня и берёт что-то с раковины, коснувшись моего голого плеча внутренней стороной предплечья. И хотя я не вздрагиваю, моя влажная кожа покрывается мурашками. Он трёт то, что он взял — кусочек угля — между пальцами, затем кладёт его обратно на деревянный поднос, и его рука снова касается моей кожи. Я пытаюсь сдвинуться в сторону, так как я, определенно, ему мешаю, но я застываю на месте, когда он закрывает глаза и подносит пальцы к переносице, а затем проводит обеими руками в сторону висков, нарисовав полосы на своей коже.
Когда его веки раскрываются, его радужки становятся поразительно яркими.
«Как бы мне хотелось раскрасить твоё лицо, птичка».
Моё сердце начинает трепыхаться за рёбрами, точно бабочка, когда я представляю, как он проходится своими длинными холодными пальцами по моим векам, демонстрируя всему миру, что я теперь его.
Одна из многих.
Его грудь неспешно вздымается, в отличие от моей.